В 4 главе при описании пожара и всех действующих лиц отразилось мастерство владения Горьким русским языком. Он ярко показывает все краски пожара, ужасные и завораживающие, постоянно меняющиеся. Эпитеты и описания таковы, что картина этой драмы кажется нарисованной на холсте. Пожар – самостоятельное живое действующее грозное лицо, перед которым, кажется, невозможно устоять. В его свете видна решительность и собранность бабушки, а также растерянность всех остальных персонажей. Во время пожара дед растерялся, пришел в отчаяние. Он начинал то тихо выть, то оглушительно кричать, давал бессмысленные приказания. Увидев, что бабушка бежит прямо в огонь за купоросом, он Григорию Ивановичу приказывает остановить ее, сам же ни одного шага не делает в сторону бабушки. При спасении коня он выпускает повод из рук и бросается в сторону, приказывая бабушке остановить обезумевшее от страха животное. На двор выбежал Шарап, вскидываясь на дыбы, подбрасывая деда; огонь ударил в его большие глаза, они красно сверкнули; лошадь захрапела, уперлась передними ногами; дедушка выпустил повод из рук и отпрыгнул, крикнув:— Мать, держи! Она бросилась под ноги взвившегося коня, встала пред ним крестом; конь жалобно заржал, потянулся к ней, косясь на пламя. Когда нянька пожаловалась, что не смогла отыскать Алешу, он прогоняет ее, не заботясь об исчезновении мальчика.
Если изменить прошлое то поменяется очень многое в настоящем и в будущем. Один поступок может сделать очень много хорошего или очень много плохого .
Жил в нашем заводе парень Илья. Вовсе бобылем остался – всю родню схоронил. И от всех ему наследство досталось.
<span>От отца – руки да плечи, от матери; – зубы да речи, от деда Игната – кайла да лопата, от бабки Лукерьи – особый поминок. Об этом и разговор сперва. </span>
<span>Она, видишь, эта бабка, хитрая была – по улицам перья собирала, подушку внучку готовила, да не успела. Как пришло время умирать, позвала бабка Лукерья внука и говорит: </span>
<span>– Гляди-ка, друг Илюшенька, сколь твоя бабка пера накопила! Чуть не полное решето! Да и перышки какие! Одно к одному – мелконькие да пестренькие, глядеть любо! Прими в поминок – пригодится! Как женишься да принесет жена подушку, тебе и не зазорно будет: не в диковинку-де мне – свои перышки есть, еще от бабки остались. Только ты за этим не гонись, за подушкой-то! Принесет – ладно, не принесет – не тужи. Ходи веселенько, работай крутенько, и на соломке не худо поспишь, сладкий сон увидишь. Как худых думок в полове держать не станешь, так и все у тебя ладно пойдет, гладко покатится. И белый день взвеселит, и темна ноченька приголубит, и красное солнышко обрадует. Ну, а худые думки заведешь, тут хоть в пень головой – все немило станет. </span>
<span>– Про какие, – спрашивает Илья, – ты, бабушка, худые думки сказываешь? </span>
<span>– А это, – отвечает, – про деньги да про богатство. Хуже их нету. Человеку от таких думок одно расстройство да маета напрасная. Чисто да по совести и пера на подушку не наскрести, не то что богатство получить. </span>
<span>– Как же тогда, – спрашивает Илья, – про земельное богатство понимать? Неуж ни за что считаешь? Бывает ведь... </span>
<span>– Бывать-то бывает, только ненадежно дело: комочками приходит, пылью уходит, на человека тоску наводит. Про это и не думай, себя не беспокой! Из земельного богатства, сказывают, одно чисто да крепко. Это когда бабка Синюшка красной девкой обернется да сама своими рученьками человеку подаст. А дает Синюшка богатство гораздому да удалому, да простой душе. Больше никому. Вот ты и попомни, друг Илюшенька, этот мой последний наказ. </span>
<span>Поклонился тут Илья бабке: ' </span>
<span>– Спасибо тебе, бабка Лукерья, за перья, а пуще всего за наставленье. Век его не забуду. </span>
<span>Вскорости умерла бабка... Остался Илюха один-одинешенек, сам большой, сам маленький. Тут, конечно, похоронные старушонки набежали, покойницу обмыть, обрядить, на погост проводить. Они – эти старушонки – тоже не от сладкого житья по покойникам бегают. Одно выпрашивают, другое выглядывают. Живо все бабкино обзаведенье по рукам расхватали. </span>