Я в Бога поверил на войне, — рассказывал мне дед, — и из-за одного человека. Звали Анатолий. Он служил в нашем танковом расчете с декабря 1941-го. Механиком. Парень был с Псковщины из городка Порхова. Он был весь спокойный, с виду неторопливый. И всегда крест на шее. Перед всяким боем он обязательно осенял себя крестным знамением.
----------------------<cut>----------------------
Наш командир – Юра, яростный комсомолец, прямо видеть не мог ни крестика этого медного, ни крестного знамения.
− Ты что, из попов?! – так и налетал он на Анатолия. – И откуда вы, такие, беретесь? И как тебя только на фронт позвали? Ты же не наш человек!
Толя с обычным своим достоинством отвечал, не спеша с расстановкой: «Я наш, пскопской, русской, стало быть. И не из попов, а из крестьян. Верующая у меня бабушка, дай ей Бог здравия, она и воспитала в вере. А на фронте я – доброволец, ты же знаешь. Православные всегда за Отечество воевали».
Юрка кипел от злости, но придраться к Толе, кроме креста, было не за что — танкист был как полагается. Когда в 42-м мы однажды едва не попали в окружение, помню, как Юрий нам всем сказал:
− Значит, если у немцев окажемся, всем приказ – застрелиться. Нельзя сдаваться!
Мы молчали, подавлено и напряженно, один Толя ответил, как всегда не торопясь: «Я стреляться не могу, этого греха Господь не прощает, самоубийства, стало быть».
− А если к немцем попадешь и предателем заделаешься? – зло бросил Юрий.
Не заделаюсь. Мы, пскопские, — людишки крепкие, — ответил Толя. Слава Богу, мы тогда избежали окружения и плена…
В начале 1944-го, в Белоруссии, несколько экипажей получили приказ идти к узловой станции, где наша пехота уже несколько часов вела бой. Там застрял немецкий состав с боеприпасами – он тянулся на подмогу крупному соединению, что пыталось отбить у нас ключевую позицию... Бой был короткий. Две наши машины сразу запылали. Наш танк обогнул их и, на полном ходу, шел к уже видневшейся за деревьями станции, когда что-то шарахнуло по броне, и вдруг вспыхнул огонь внутри в кабине. …Танк встал. Мы с Толей выволокли самого молодого из нас, Володю, из люка, на землю опустили и отбежали с ним метров на сорок. Смотрим – мертвый. Бывает, что сразу видно… И тут Толя кричит: «А где командир?»
И верно, нету Юрия… А танк уже горит весь, полыхает. Толя перекрестился, бросил мне: «Прикрой!» — и назад. …Когда я подбежал к танку, он уже тащил Юрку вниз. Командир был жив, его просто сильно контузило и обожгло. Он почти ничего не видел. Но именно он, услыхав вдруг скрежет, … закричал: «Братцы, поезд! Прорывается!» … И вдруг мы услышали, как взревел и зарокотал наш танк… Танк горел весь, горел, как огромный факел. … Немцы, увидев несущийся на них огненный смерч, подняли беспорядочную стрельбу, но остановить Т-34 уже не смогли. Полыхая пламенем, танк на полном ходу врезался в передние вагоны немецкого состава. Помню, как лопнул воздух от адского грохота: это стали один за другим взрываться ящики со снарядами. … В медсанбате Юрка плакал, как мальчишка, и повторял хрипло кашляя: «Миша, слушай, а как-же Бог-то? Ему же Тольке-то нельзя было себя убывать. Раз он верующий! Что же теперь будет-то!»
Спустя два года я приехал на Псковщину, в маленький Порхов. … Я нашел небольшую церковь. Там бабушку Толи и самого Толю помнили. Тамошний старенький батюшка благословлял его перед уходом на фронт. Этому батюшке я честно, как на духу рассказал всю Толину историю и как он погиб. Батюшка задумался, перекрестился, покачал головой. И по полному чину отпел раба Божия Анатолия, за Отечество и веру православную убиенного. Душу свою положившего за Отечество.
Источник: Спаси и сохрани. Свидетельства очевидцев о милости и помощи Божией России в Великую Отечественную войну. Автор-составитель Фарберов А.И. М.: Ковчег, 2006. с. 112-115
Настоящие писатели – совесть человечества.
Л. Фейербах
Первая треть XX века в России была описана многими советскими писателями. Но лишь несколько авторов решились написать действительную правду, не побоялись преследований со стороны власти.
Одним из таких писателей был Михаил Афанасьевич Булгаков – человек твердых убеждений и непоколебимой порядочности. Учителем своим автор «Мастера и Маргариты» называл Михаила Евграфовича Салтыкова Щедрина. Любимым же его писателем с детства был Николай Васильевич Гоголь. Булгаков писал о Гоголе: «Он придет в первых картинах представления, а в последней уйдет, подернутый пеплом больших раздумий».
В этих словах не только судьба Николая Васильевича Гоголя, но и пророческое предсказание жизни самого Булгакова. Как и Гоголь, писатель ставил человека перед лицом вечности, задавался вопросом о нравственной цели бытия. Извечная борьба добра и зла – постоянная тема произведений писателя. Разочарование в человеческом мире он надеялся победить любовью, добром, справедливостью, честью и творчеством. Любовь и семейный уют с кремовыми шторами, зеленой лампой над столом, цветами, музыкой и обязательными в этой обстановке книгами царят во всех произведениях писателя, начиная с «Белой гвардии» и кончая «Мастером и Маргаритой».
Идея служения добру пронизывает еще «Записки юного врача», его первое произведение, связанное с профессиональными интересами в молодости. Однако здесь уже проступал свойственный Булгакову беспощадный взгляд на вещи, драматизм, граничащий с трагедийностью. К «Запискам юного врача» примыкает рассказ «Морфий» о судьбе врача, не выдержавшего однообразия провинциальной жизни. В рассказе явственно звучат автобиографические ноты: «Велика штука, подумаешь, уездный город? Но если кто нибудь подобно мне просидел в снегу зимой, в строгих и бедных лесах летом, полтора года, не отлучаясь ни на один день, если кто нибудь разрывал бандероль на газете от прошлой недели с таким сердечным биением, точно счастливый любовник голубой конверт, ежели кто нибудь ездил на роды за восемнадцать верст в санях, запряженных гуськом, тот, надо полагать, поймет меня».
Но как ни близка была Булгакову врачебная практика, социальные катаклизмы тех лет, трагедийные месяцы Киева стали более мощным эмоциональным и сюжетным источником художественных исканий молодого писателя. Известно, что, проехав через всю революционную Россию и попав в тысяча девятьсот восемнадцатом году в родной Киев, писатель пережил многие повороты судьбы и опаснейшие приключения, был мобилизован одной из банд, бежал, спасся чудом. Его впечатления о том периоде жизни отразились в рассказах «Я убил» и «Налет». Но понадобилось несколько лет, чтобы утихла боль воспоминаний и из доставшегося жизненного опыта родился знаменитый роман «Белая гвардия».
«Белая гвардия» – одно из первых произведений в нашей литературе, запечатлевшее глубокую драму представителей русской потомственной интеллигенции, не принявших революции. Оказавшись в белом стане, Алексей Турбин и Мышлаевский переживают духовную трагедию, крах своих жизненных представлений.
В 1925 году первые главы романа «Белая гвардия» вышли в свет, и через некоторое время Московский художественный театр поставил написанную Булгаковым на материале романа «Белая гвардия» пьесу «Дни Турбиных», принесшую и театру, и ее автору как славу, так и множество неприятностей: спектакль то запрещалин, то вновь разрешали.
С этого времени жизнь писателя тесно связана с театром. Им написаны несколько пьес, но ни одна из них не была разрешена к постановке.
Приблизительно в этот же период жизни Булгакова появились повести «Дьяволиада», «Роковые яйца» и «Собачье сердце». В этих повестях ярко проявляется сатирический дар писателя.
Обращает на себя внимание повесть «Роковые яйца». Всего год полтора отделяют «Дьяволиаду» от этой повести, но какой путь проделала мысль писателя сатирика, насколько емкая, прозрачная проза стала выходить из под его пера!
Главный герой повести – профессор Владимир Ипатьевич Персиков, изобретатель красного «луча жизни». Именно с помощью этого луча выводятся на свет чудовищные пресмыкающиеся, создающие угрозу гибели страны. Красный луч – это символ социалистической революции в России, совершенной под лозунгом построения лучшего будущего, но принесшей террор и диктатуру. Гибель Персикова во время стихийного бунта толпы, возбужденной угрозой нашествия на Москву непобедимых гигантских гадов, олицетворяет ту опасность, которую таил начатый большевиками эксперимент по распространению «красного луча» на первых порах в России, а потом и во всем мире.
Повесть полна трагической символики крови, огня и смерти.