<span>Солнце выглянуло давно на расчищенном небе и живительным, теплотворным светом своим облило степь. Все, что смутно и сонно было на душе у казаков, вмиг слетело; сердца их встрепенулись, как птицы. Степь, чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений; одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше: вся поверхность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный Бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался Бог весть в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха; вон она пропала в вышине и только мелькает одною черною точкою! вон она перевернулась крылами и блеснула перед солнцем!. . Черт вас возьми, степи, как вы хороши! Вечером вся степь совершенно переменялась: все пестрое пространство ее охватывалось последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень перебегала по нем, и она становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще; каждый цветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием. По небу, изголуба-темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрогивался до щек. Вся музыка, звучавшая днем, утихала и сменялась другою. Пестрые суслики выпалзывали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь свистом. Трещание кузнечиков становилось слышнее. Иногда слышался из какого-нибудь уединенного озера крик лебедя и, как серебро, отдавался в воздухе. Путешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег, раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себе кулиш; пар отделялся и косвенно дымился на воздухе. Поужинав, казаки ложились спать, пустивши по траве спутанных коней своих. Они раскидывались на свитках. На них прямо глядели ночные звезды. Они слышали своим ухом весь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву: весь их треск, свист, стрекотанье, — все это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух. Если же кто-нибудь из них подымался и вставал на время, то ему представлялась степь усеянною блестящими искрами светящихся червей.</span>
<span>Солнце выглянуло давно на расчищенном небе и живительным, теплотворным светом своим облило степь. Все, что смутно и сонно было на душе у казаков, вмиг слетело; сердца их встрепенулись, как птицы. Степь, чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений; одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше: вся поверхность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный Бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался Бог весть в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха; вон она пропала в вышине и только мелькает одною черною точкою! вон она перевернулась крылами и блеснула перед солнцем!. . Черт вас возьми, степи, как вы хороши! Вечером вся степь совершенно переменялась: все пестрое пространство ее охватывалось последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень перебегала по нем, и она становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще; каждый цветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием. По небу, изголуба-темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрогивался до щек. Вся музыка, звучавшая днем, утихала и сменялась другою. Пестрые суслики выпалзывали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь свистом. Трещание кузнечиков становилось слышнее. Иногда слышался из какого-нибудь уединенного озера крик лебедя и, как серебро, отдавался в воздухе. Путешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег, раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себе кулиш; пар отделялся и косвенно дымился на воздухе. Поужинав, казаки ложились спать, пустивши по траве спутанных коней своих. Они раскидывались на свитках. На них прямо глядели ночные звезды. Они слышали своим ухом весь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву: весь их треск, свист, стрекотанье, — все это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух. Если же кто-нибудь из них подымался и вставал на время, то ему представлялась степь усеянною блестящими искрами светящихся червей. Иногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого по лугам и рекам сухого тростника, и темная вереница лебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно-розовым светом, и тогда казалось, что красные платки летели по темному небу.</span>
Ася-очень романтичная, по-моему мнению, повесть Тургенева. В этой повести автор предстает как тонкий психолог, который раскрывает человеческие характеры, страсти, переживания, беды и приходит к безапелляционному выводу, что «у счастья нет завтрашнего дня…»<span>Тургенев так выстраивает свое произведения, что в первой половине чувствуется ожидание светлого будущего, свершение планов и претворение мечтаний в жизнь. Такой была героиня повести Ася. А вторая половина толкает читателя в неприглядную реальность тургеневского времени. После завершения произведения остается чувства грусти, опустошенности и сочувствия к Асе, мечты которой раскололись в дребезги.</span>
<span>«Медной горы Хозяйка» — это сказ. - Начало произведения явно не подходит под традиционный сказочный зачин, типа «Жили-были..» , «В некотором царстве… » и т. п. « Пошли раз двое наших заводских…» («Хозяйка медной горы» , цитата) -
Герои сказки живут не в сказочном пространстве, а вполне в конкретном
месте на Урале, указывается историческое время (до отмены крепостного
права) - Текст скуп на постоянные повторяющиеся эпитеты, взамен
этого автором используются диалектные и устаревшие слова. «за Серушкой
где-то, и жарко – страсть. Парун* чистый» , «когда и королёк с витком
попадали и там протча*, что подойдёт. » («Хозяйка медной горы» , цитаты)
. Однако у сказа и сказки есть и общие черты. Прежде всего – это
наличие элементов фантастического: волшебные Хозяйка медной горы и её
слуги, волшебные богатства горы и её недр, несчастные и счастливые
случаи, которые происходят в забое. Итак, перед читателем
разворачивается трагическая история, отнюдь не со счастливым концом. В
своём произведении автор чётко показал отношение к крепостному праву (а
точнее наместнику этого порядка – приказчику) , а также выразил своё
восхищение тяжёлой работой горных рабочих. </span>
Господин Журден - главный герой комедии «Мещанин во дворянстве» - богатый торговец. У него есть все, но ему не хватает родовитости. Журден страдает от того, что его род - это мещане, торговцы. Он видит, что аристократия играет в обществе большую роль, и ему хочется быть среди тех, кто, как ему кажется, имеет изысканный вкус, хорошее образование, может свободно общаться с королем. Чтобы походить на аристократа, господин Журден бросает все свои дела, берется изучать музыку, философию, упражняется в танцах и фехтовании. Отец взрослой дочери, он, как подросток, увлекается обновами, верит слову лживого портного, что узкие чулки, тесные ботинки, костюм в цветочках - это именно то, что носят аристократы. Ослепленный идеей стать дворянином, господин Журден знакомится с графом-мошенником Дорантом, пишет нежные письма, дарит драгоценности маркизе-авантюристке Доримена. Он верит, что с помощью этих сомнительных знакомств вплотную подойдет к своей заветной цели - станет дворянином. Все, кого господин Журден приблизил к себе, с кем подружился, пытаются создать вокруг него атмосферу изысканности, значимости его персоны, всячески поддерживают его идею. Но это кощунство направлено на то, чтобы господин Журден оплачивал никому не нужны уроки, услуги, советы.Но несмотря на всю странность поведения, господин Журден показывает себя совсем не так глуп, как некоторым кажется. Он типичный буржуа, а потому очень хорошо знает цену деньгам; природный ум подсказывает ему слова к маркизе, он прекрасно понимает, что в свое время не получил хорошего образования и позволил бы себя высечь, «чтобы только знать все то, чему учат в школе