ительница,вбив в поиск пару предложений из сочинения не смогла найти его!
В нашей стране Чехов - не только общепризнанный классик, но и очень живо интерпретируемый автор. Чеховские пьесы, включая и юношеские, идут повсюду. Что касается кино- и телеэкранизаций, то, кажется, мало осталось рассказов, не перенесённых на экран, некоторые даже в жанре мюзикла; иные повести экранизированы по нескольку раз. Не удивительно ли: произведения “бытописателя”, посвящённые будничной жизни русских людей конца XIX века, которая не настолько близка нам, чтобы оставаться насущной темой, и не настолько далека, чтобы дать пищу исторической фантазии, - произведения эти создали могучее силовое поле, где сила притяжения со временем не слабеет, а возрастает.
Видимо, в искусстве Чехова таились потенции, им самим не вполне осознанные. Человек исключительной скромности, о себе он говорил одно: он - объективный свидетель времени, а не судья и не проповедник. Последнее отличает его от Достоевского и Толстого. Те были художниками великой страсти и великой пристрастности, идущими до конца, до крайних выводов в “разрешении своей мысли”. Чехов был сдержан, скорее холоден, чем горяч, не оперировал глобальными категориями, не создавал универсальных концепций.
Образная диалектика Чехова особенно проявляется в изображении человеческих характеров и взаимоотношений. Он даёт сполна высказаться антагонистам: врачу Кириллову и барину Абогину («Враги»), революционеру и чиновнику («Рассказ неизвестного человека»), Лаевскому и фон Корену («Дуэль»), Мисаилу Полозневу и доктору Благово («Моя жизнь»), Треплеву и Тригорину («Чайка»), - при этом тот, кому автор больше симпатизирует, не обязательно прав. Кто и в какой мере прав - опять-таки предоставляется судить читателю. Во всём многолюдье чеховских персонажей нет никого, кого можно отождествить с автором, но в процессе творчества он поочерёдно становился ими всеми: старым профессором (в свои 28 лет), архиереем, солдатом Гусевым, сельской учительницей, малолетней нянькой, витийствующим адвокатом, даже собакой Каштанкой, не теряя при этом способности видеть их со стороны - глазами других действующих лиц и собственными глазами художника.
Антон Павлович Чехов обладал провидческим даром, но ему случалось и ошибаться. Он ошибся, предположив, что его будут читать в течение семи лет после его смерти, потом забудут. Однако история подтвердила гениальность Чехова единственно достоверным способом: его рассказам и пьесам дано существовать во времени не в качестве исторических реликвий, а живыми спутниками человечества.
