<span>1. В чем особенности композиции этого стихотворения? </span>
13 апреля 1841 года, перед последним возвращением Лермонтова на Кавказ, В. Ф. Одоевский подарит ему записную книжку “с тем, чтобы он возвратил её <…> всю исписанную”1. Лермонтов испишет “старую и любимую книгу” князя стихами, без которых русскую поэзию теперь представить невозможно. «Утёс» , «Листок» , «Выхожу один я на дорогу…» , «Пророк» , «Нет, не тебя так пылко я люблю…» . Среди них особняком стоит стихотворение, которое Дмитрий Мережковский назовёт “видением <…> ужасающей ясности”, а осудивший Лермонтова Владимир Соловьёв тем не менее скажет: “Одного этого стихотворения, конечно, достаточно, чтобы признать за Лермонтовым врождённый, через голову многих поколений переданный ему гений”.
Стихотворение это — «Сон» .
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом;
И солнце жгло их жёлтые вершины
И жгло меня — но спал я мёртвым сном.
“С свинцом в груди” — реминисценция из стихотворения «Смерть Поэта» . Она невольно сближает судьбы двух русских гениев, которых — и небезосновательно — потомки будут считать антиподами. Если «Смерть Поэта» утверждает трагический для Пушкина финал как роковую неизбежность (“Судьбы свершился приговор”), то «Сон» является последним пророчеством Лермонтова, неминуемо ведущим к зловещему воплощению. “…Поэт был действительно глубоко ранен пулею в грудь, действительно лежал на песке с открытою раной, и действительно уступы скал теснилися кругом”, — перечисляет В. Соловьёв4. Добавим ещё одно “действительно”. Обстоятельства гибели героя «Сна» (читай: Лермонтова) заставляют отбросить мысль о том, что смерть настигает его во время боя с горцами: даже смертельно раненный, он не был бы оставлен на поле сражения. Другое дело — дуэль. Тогда становится очевидной и аллюзия на последний пушкинский поединок: “Пал, оклеветанный молвой, // С свинцом в груди… ” — “С свинцом в груди лежал недвижим я… ” К слову, характеристика Дантеса (“Пустое сердце бьётся ровно, // В руке не дрогнул пистолет”) и его поступка (“Не мог понять в сей миг кровавый, // На что он руку поднимал!.. ”) без искажения проецируется на поведение убийцы Лермонтова. “Мартынов быстрыми шагами подошёл к барьеру и выстрелил”, — сухо сообщает князь Васильчиков.
Но о своей предполагаемой гибели Лермонтов говорит достовернее, чем о реальной смерти своего кумира. “С свинцом в груди” в отношении Пушкина — поэтическая условность, ибо “пуля, пройдя со стороны правого бедра, поразила его в нижнюю часть живота”6. Наивно полагать, что человек, с шестнадцати лет “предузнавший” свой жребий, не знает обстоятельств смерти боготворимого им поэта. Знает. Однако слово “живот” нарушило бы интонационный строй стихотворения, лексически не совпадая с торжественным звучанием слов “невольник чести”, “пал, оклеветанный”, “жажда мести”. В отношении же своего удела Лермонтов, как всегда, предельно (хочется написать — документально) точен: “С свинцом в груди”. “Лермонтов упал, как будто его скосило на месте <…> пуля пробила сердце и лёгкие”, — свидетельствует князь Васильчиков7. “На кровати, в красной шёлковой рубашке лежал бледный, истёкший кровью Лермонтов. На груди видна была рана от прострела пулею кухенрейтерского пистолета. Грудь была прострелена на вылет, и лужа крови на простыне”, — такую картину увидит спустя несколько часов после дуэли Л. И. Тарасенко Отрешков.
“Кровавый отсвет” падает на стихи Лермонтова с юношеских лет. Как истинный поэт, он много писал о своей смерти. Она всегда представлялась ему насильственной. “Бледный, истёкший кровью” силуэт, увиденный Л. И. ТарасенкоОтрешковым, просвечивает сквозь лермонтовские стихи задолго до рокового выстрела. Парадокс лермонтовского «Сна» — в осязаемой точности воспроизведения мельчайших подробностей вспоминаемого будущего.
в этом тексте если приглядется ответы на все вопросы
13 апреля 1841 года, перед последним возвращением Лермонтова на Кавказ, В. Ф. Одоевский подарит ему записную книжку “с тем, чтобы он возвратил её <…> всю исписанную”1. Лермонтов испишет “старую и любимую книгу” князя стихами, без которых русскую поэзию теперь представить невозможно. «Утёс» , «Листок» , «Выхожу один я на дорогу…» , «Пророк» , «Нет, не тебя так пылко я люблю…» . Среди них особняком стоит стихотворение, которое Дмитрий Мережковский назовёт “видением <…> ужасающей ясности”, а осудивший Лермонтова Владимир Соловьёв тем не менее скажет: “Одного этого стихотворения, конечно, достаточно, чтобы признать за Лермонтовым врождённый, через голову многих поколений переданный ему гений”.
Стихотворение это — «Сон» .
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом;
И солнце жгло их жёлтые вершины
И жгло меня — но спал я мёртвым сном.
“С свинцом в груди” — реминисценция из стихотворения «Смерть Поэта» . Она невольно сближает судьбы двух русских гениев, которых — и небезосновательно — потомки будут считать антиподами. Если «Смерть Поэта» утверждает трагический для Пушкина финал как роковую неизбежность (“Судьбы свершился приговор”), то «Сон» является последним пророчеством Лермонтова, неминуемо ведущим к зловещему воплощению. “…Поэт был действительно глубоко ранен пулею в грудь, действительно лежал на песке с открытою раной, и действительно уступы скал теснилися кругом”, — перечисляет В. Соловьёв4. Добавим ещё одно “действительно”. Обстоятельства гибели героя «Сна» (читай: Лермонтова) заставляют отбросить мысль о том, что смерть настигает его во время боя с горцами: даже смертельно раненный, он не был бы оставлен на поле сражения. Другое дело — дуэль. Тогда становится очевидной и аллюзия на последний пушкинский поединок: “Пал, оклеветанный молвой, // С свинцом в груди… ” — “С свинцом в груди лежал недвижим я… ” К слову, характеристика Дантеса (“Пустое сердце бьётся ровно, // В руке не дрогнул пистолет”) и его поступка (“Не мог понять в сей миг кровавый, // На что он руку поднимал!.. ”) без искажения проецируется на поведение убийцы Лермонтова. “Мартынов быстрыми шагами подошёл к барьеру и выстрелил”, — сухо сообщает князь Васильчиков.
Но о своей предполагаемой гибели Лермонтов говорит достовернее, чем о реальной смерти своего кумира. “С свинцом в груди” в отношении Пушкина — поэтическая условность, ибо “пуля, пройдя со стороны правого бедра, поразила его в нижнюю часть живота”6. Наивно полагать, что человек, с шестнадцати лет “предузнавший” свой жребий, не знает обстоятельств смерти боготворимого им поэта. Знает. Однако слово “живот” нарушило бы интонационный строй стихотворения, лексически не совпадая с торжественным звучанием слов “невольник чести”, “пал, оклеветанный”, “жажда мести”. В отношении же своего удела Лермонтов, как всегда, предельно (хочется написать — документально) точен: “С свинцом в груди”. “Лермонтов упал, как будто его скосило на месте <…> пуля пробила сердце и лёгкие”, — свидетельствует князь Васильчиков7. “На кровати, в красной шёлковой рубашке лежал бледный, истёкший кровью Лермонтов. На груди видна была рана от прострела пулею кухенрейтерского пистолета. Грудь была прострелена на вылет, и лужа крови на простыне”, — такую картину увидит спустя несколько часов после дуэли Л. И. Тарасенко Отрешков.
“Кровавый отсвет” падает на стихи Лермонтова с юношеских лет. Как истинный поэт, он много писал о своей смерти. Она всегда представлялась ему насильственной. “Бледный, истёкший кровью” силуэт, увиденный Л. И. ТарасенкоОтрешковым, просвечивает сквозь лермонтовские стихи задолго до рокового выстрела. Парадокс лермонтовского «Сна» — в осязаемой точности воспроизведения мельчайших подробностей вспоминаемого будущего.
в этом тексте если приглядется ответы на все вопросы
0
0