<span>Это молодая девушка, живущая одном германском городишке со своим братом Гагиным. Рожденная от отца-дворянина и матери-служанки, она выделялась среди своего окружения диким, самобытным нравом, умом, эмоциональностью, порывистостью. "Ася была чрезвычайно понятлива, училась прекрасно, лучше всех; но никак не хотела подойти под общий уровень, упрямилась, глядела букой...". Автор подчеркивает неординарность девушки. И действительно, господин НН сразу заметил это: ее артистизм, пластичность, порывистость, огромную эмоциональность, желание прожить яркую и запоминающуюся жизнь. А. ничего не боится, ради любви готова на все. Она испытывает глубокое сильное чувство к господину Н.. А. признается ему в любви и говорит, что готова пойти за ним на край света. Но герой не был готов к серьезным переменам в своей жизни и побоялся взять на себя большую ответственность за юную девушку. А. понимает, что господин Н., если женится на ней, в дальнейшем будет жалеть о своем поступке. Героиня и ее брат уезжают. Позже у господина Н. было еще множество женщин, но лишь А. оставила в его душе неизгладимый след.</span>
1) Без цветов не возращайся.
2) Неожиданные помощники
3) Куда девались высокие сугробы?
4)Все равно не довольны
5)Глупая мачехина дочь
Жулька также принадлежала к очень распространенной породе маленьких собак, тех тонконогих собачек с гладкой черной шерстью и желтыми подпалинами над бровями и на груди, которых так любят отставные чиновницы. Основной чертой ее характера была деликатная, почти застенчивая вежливость. Это не значит, чтобы она тотчас же перевертывалась на спину, начинала улыбаться или униженно ползала на животе, как только с ней заговаривал человек (так поступают все лицемерные, льстивые и трусливые собачонки). Нет, к доброму человеку она подходила с свойственной ей смелой доверчивостью, опиралась на его колено своими передними лапками и нежно протягивала мордочку, требуя ласки. Деликатность ее выражалась главным образом в манере есть. Она никогда не попрошайничала, наоборот, ее всегда приходилось упрашивать, чтобы она взяла косточку. Если же к ней во время еды подходила другая собака или люди, Жулька скромно отходила в сторону с таким видом, который как будто бы говорил: «Кушайте, кушайте, пожалуйста… Я уже совершенно сыта…» Право же, в ней в эти моменты было гораздо меньше собачьего, чем в иных почтенных человеческих лицах во время хорошего обеда.
Конечно, Жулька единогласно признавалась комнатной собачкой. Что касается до Барбоса, то нам, детям, очень часто приходилось его отстаивать от справедливого гнева старших и пожизненного изгнания во двор. Во-первых, он имел весьма смутные понятия о праве собственности (особенно если дело касалось съестных припасов), а во-вторых, не отличался аккуратностью в туалете. Этому разбойнику ничего не стоило стрескать в один присест добрую половину жареного пасхального индюка, воспитанного с особенною любовью и откормленного одними орехами, или улечься, только что выскочив из глубокой и грязной лужи, на праздничное, белое, как снег, покрывало маминой кровати.
Между ним и Жулькой царствовало редкое согласие и самая нежная любовь. Может быть, втайне Жулька осуждала своего друга за буйный нрав и дурные манеры, но во всяком случае явно она никогда этого не высказывала. Она даже и тогда сдерживала свое неудовольствие, когда Барбос, проглотив в несколько приемов свой завтрак, нагло облизываясь, подходил к Жулькиной миске и засовывал в нее свою мокрую мохнатую морду. Вечером, когда солнце жгло не так сильно, обе собаки любили поиграть и повозиться на дворе. Они то бегали одна от другой, то устраивали засады, то с притворно-сердитым рычанием делали вид, что ожесточенно грызутся между собой.
Когда Жульку осмотрели, то на ней не нашли ни одного следа зубов. Вероятно, собака не успела ее даже укусить. Но напряжение героического порыва и ужас пережитых мгновений не прошли даром бедной Жульке… С ней случилось что-то странное, необъяснимое. Если бы собаки обладали способностью сходить с ума, я сказал бы, что она помешалась. В один день она исхудала до неузнаваемости; то лежала по целым часам в каком-нибудь темном углу; то носилась по двору, кружась и подпрыгивая. Она отказывалась от пищи и не оборачивалась, когда ее звали по имени.
На третий день она так ослабела, что не могла подняться с земли. Глаза ее, такие же светлые и умные, как и прежде, выражали глубокое внутреннее мучение. По приказанию отца, ее отнесли в пустой дровяной сарай, чтобы она могла там спокойно умереть. (Ведь известно, что только человек обставляет так торжественно свою смерть. Но все животные, чувствуя приближение этого омерзительного акта, ищут уединения.)
Через час после того, как Жульку заперли, к сараю прибежал Барбос. Он был сильно взволнован и принялся сначала визжать, а потом выть, подняв кверху голову. Иногда он останавливался на минуту, чтобы понюхать с тревожным видом и настороженными ушами щель сарайной двери, а потом опять протяжно и жалостно выл.
Его пробовали отзывать от сарая, но это не помогало. Его гнали и даже несколько раз ударили веревкой; он убегал, но тотчас же упорно возвращался на свое место и продолжал выть.
Так как дети вообще стоят к животным гораздо ближе, чем это думают взрослые, то мы первые догадались, чего хочет Барбос.
— Папа, пусти Барбоса в сарай. Он хочет проститься с Жулькой. Пусти, пожалуйста, папа, — пристали мы к отцу.
Он сначала сказал: «Глупости!» Но мы так лезли к нему и так хныкали, что он должен был уступить.
И мы были правы. Как только отворили дверь сарая, Барбос стремглав бросился к Жульке, бессильно лежавшей на земле, обнюхал ее и с тихим визгом стал лизать ее в глаза, в морду, в уши. Жулька слабо помахивала хвостом и старалась приподнять голову — ей это не удалось. В прощании собак было что-то трогательное. Даже прислуга, глазевшая на эту сцену, казалась тронутой.
Когда Барбоса позвали, он повиновался и, выйдя из сарая, лег около дверей на земле. Он уже, больше не волновался и не выл, а лишь изредка поднимал голову и как будто бы прислушивался к тому, что делается в сарае. Часа через два он опять завыл, но так громко и так выразительно, что кучер должен был достать ключи и отворить двери. Жулька лежала неподвижно на боку. Она издохла…
В этой басне высмеивалось то что звери думали что у них не правельное место и постоянно пересаживались,но соловей дал истинну что нужно у меть и учится заниматься тем чем ты хочешь
1. Некрасов в отрывке из произведения "Кому на Руси жить
хорошо" обращается к стране: «Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и могучая, Ты
и бессильная, Матушка Русь!..»
2. Тютчев в неназванном стихотворении обращается к любимой
женщине: «Ты, волна моя морская...»
3. Лермонтов в «Смерти поэта» обращается к тем, кто
причастен к убийству Пушкина: «А вы, надменные потомки!..»
4. Есенин в стихотворении «Не в моего ты бога верила…» также
обращается к стране: «Не в моего ты Бога верила, Россия, родина моя!..»
5. Пушкин, стихотворение «Керн». «Я помню чудное мгновенье,
передо мной явилась ты…»
6. Державин в оде «Фелица» обращается к самой Фелице
(Екатерине Второй): «Подай, Фелица! наставленье: Как пышно и правдиво жить, Как укрощать
страстей волненье И счастливым на свете быть?»
7. Заболоцкий в своём «Признании» обращается к возлюбленной:
«Зацелована, околдована, С ветром в поле когда-то обвенчана, Вся ты словно в
оковы закована, Драгоценная моя женщина!»
8. Рождественский в «Письме в тридцатый век» обращается к
будущим поколениям: «Эй, родившиеся в
трёхтысячном удивительные умы!
9. Твардовский обращается к читателю: «Допустим, ты своё уже
оттопал И позади - остался твой предел, Но при тебе и разум твой, и опыт, И
некий срок ещё для сдачи дел Отпущен - до погрузки и отправки».
10. Фет в стихотворении «Италия» обращается к солнечной
стране: «Италия, ты сердцу солгала! Как долго я в душе тебя лелеял…»