Общее с волшебными сказками
<span>__________ </span>
1.Есть волшебство
(сын растет не по дням, а по часам. Гвидон превращался в насекомых)
<span>2.Странствия, приключения героев </span>
<span>(город на острове Буян, море, корабельщики объехали весь свет) </span>
<span>3.Кто-то мешает </span>
<span>( завистливые сестры "ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой". Мешает царевне коршун. ) </span>
<span>или помогает </span>
( помогает царевна-Лебедь)
<span>4.Герой воюет с нечистой силой (Гвидон убивает коршуна-чародея, мстит теткам и Бабарихе (кусает их) . </span>
<span>5.Эпизоды повторяются по 3раза </span>
( 3 раза Гвидон превращался в насекомых и летал к Салтану.
<span>3 Раза обращался к царевне-лебеди за помощью. Она его 3 раза спрашивала: "Что ты тих, как день ненастный, опечалился чему? " </span>
<span>3 раза заезжают корабельщики, 3 раза угощают их Гвидон и Салтан; они рассказывают о том, что видели на белом свет. ) </span>
<span>6.Строй сказки плавный, напевный. </span>
7.Есть зачин
<span>: "Три девицы под окном. . " </span>
<span>и сказочная концовка: </span>
<span>"Я там был; мед, пиво пил —И усы лишь обмочил. </span>
<span>"Добро побеждает зло </span>
<span>(Сказка заканчивается счастливым концом: радостной встречей Салтана с женой и сыном. Завистницы прощены. )</span>
Мой Пушкин
Начинается как глава настольного романа всех наших бабушек и матерей — “Jane Eyre” — Тайна красной комнаты.
В красной комнате был тайный шкаф.
Но до тайного шкафа было другое, была картина в спальне матери — “Дуэль”.
Снег, черные прутья деревец, двое черных людей проводят третьего, под мышки, к саням — а еще один, другой, спиной отходит. Уводимый — Пушкин, отходящий — Дантес. Дантес вызвал Пушкина на дуэль, то есть заманил его на снег и там, между черных безлистных деревец, убил.
Первое, что я узнала о Пушкине, это — что его убили. Потом я узнала, что Пушкин — поэт, а Дантес — француз. Дантес возненавидел Пушкина, потому что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, то есть заманил на снег и там убил его из пистолета в живот. Так я трех лет твердо узнала, что у поэта есть живот, и, — вспоминаю всех поэтов, с которыми когда-либо встречалась, — об этом животе поэта, который так часто не-сыт и в который Пушкин был убит, пеклась не меньше, чем о его душе. С пушкинской дуэли во мне началась сестра. Больше скажу — в слове живот для меня что-то священное, — даже простое “болит живот” меня заливает волной содрогающегося сочувствия, исключающего всякий юмор. Нас этим выстрелом всех в живот ранили.
О Гончаровой не упоминалось вовсе, и я о ней узнала только взрослой. Жизнь спустя горячо приветствую такое умолчание матери. Мещанская трагедия обретала величие мифа. Да, по существу, третьего в этой дуэли не было. Было двое: любой и один. То есть вечные действующие лица пушкинской лирики: поэт и чернь. Чернь, на этот раз в мундире кавалергарда, убила — поэта. А Гончарова, как и Николай I, — всегда найдется.
— Нет, нет, нет, ты только представь себе! — говорила мать, совершенно не представляя себе этого ты. — Смертельно раненный, в снегу, а не отказался от выстрела! Прицелился, попал и еще сам себе сказал: браво! — тоном такого восхищения, каким ей, христианке, естественно бы: “Смертельно раненный, в крови, а простил врагу!” Отшвырнул пистолет, протянул руку, — этим, со всеми нами, явно возвращая Пушкина в его родную Африку мести и страсти и не подозревая, какой урок — если не мести, так страсти — на всю жизнь дает четырехлетней, еле грамотной мне.
Черная с белым, без единого цветного пятна, материнская спальня, черное с белым окно: снег и прутья тех деревец, черная и белая картина “Дуэль”, где на белизне снега совершается черное дело: вечное черное дело убийства поэта — чернью.
Пушкин был мой первый поэт, и моего первого поэта — убили.
С тех пор, да, с тех пор, как Пушкина на моих глазах на картине Наумова — убили, ежедневно, ежечасно, непрерывно убивали всё мое младенчество, детство, юность, — я поделила мир на поэта — и всех и выбрала — поэта, в подзащитные выбрала поэта: защищать — поэта — от всех, как бы эти все ни одевались и ни назывались.
Три таких картины были в нашем трехпрудном доме: в столовой — “Явление Христа народу”, с никогда не разрешенной загадкой совсем маленького и непонятно-близкого, совсем близкого и непонятно-маленького Христа; вторая, над нотной этажеркой в зале — “Татары” — татары в белых балахонах, в каменном доме без окон, между белых столбов убивающие главного татарина (“Убийство Цезаря”) и — в спальне матери — “Дуэль”. Два убийства и одно явление. И все три были страшные, непонятные, угрожающие, и крещение с никогда не виденными черными кудрявыми орлоносыми голыми людьми и детьми, так заполнившими реку, что капли воды не осталось, было не менее страшное тех двух, — и все они отлично готовили ребенка к предназначенному ему страшному веку.<span />
Переступив сквозь отражение, Оля оказалась в королевстве кривых зеркал, где все происходило наоборот. Персонажа, которого она увидела в отражении, звали Яло.
