<span>Бабель приехал в Первую Конную как корреспондент газеты «Красный кавалерист» под псевдонимом Кирилл Васильевич Лютов. Двигаясь с частями, он должен был писать агитационные статьи, вести дневник военных действий. На ходу, в лесу, в отбитом у неприятеля городе Бабель вел и свой личный дневник. Где-то с обозом двигались рукописи — многие из них, как и предчувствовал Бабель, пропали. Сохранилась лишь одна тетрадка. Но дневниковые записи запечатлелись в памяти, и их резонанс определил тональность «Конармии».
На фронте Бабель попал в среду казачества. Исконно иррегулярное войско, казачество в царское время проходило военную службу со своим снаряжением, своими конями и холодным оружием. Во время конармейского похода оторванные от тылов казаки вынуждены были кормиться сами и сами же обеспечивать себя лошадьми за счет местного населения, что нередко приводило к кровавым инцидентам. К тому же казаки шли по местам, где воевали в Первую мировую войну. Их раздражали чужой быт, чужая культура, попытки евреев, поляков, украинцев сохранить стабильный уклад жизни.
Привычка к смерти за время войны притупила в них страх смерти, чувство жизни. И казаки давали выход своей усталости, гонору, хладнокровному отношению к своей и тем более к чужой смерти, пренебрежению к личному достоинству другого человека. Насилие встало в обыденный ряд.
Чувствуя, что на глубине людской психологии жил смутный инстинктивный порыв к свободе и воле, Бабель в то же время остро ощущал незрелость, отсутствие культуры, грубость казачьей массы, и ему было трудно представить себе, как будут прорастать в этом сознании идеи революции.
Все это предопределило сложную тональность книги. Примером может служить рассказ «Переход через Збруч», открывающий «Конармию»:
«Поля пурпурного мака цветут вокруг нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря. Тихая Волынь изгибается, Волынь уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля. Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова, нежный свет загорается в ущельях туч, штандарты заката веют над нашими головами. Запах вчерашней крови и убитых лошадей капает в вечернюю прохладу. Почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов. Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд. Величавая луна лежит на волнах. Лошади по спину уходят в воду, звучные потоки сочатся между сотнями лошадиных ног. Кто-то тонет и звучно порочит Богородицу. Река усеяна черными квадратами телег, она полна гула, свиста и песен, гремящих поверх лунных змей и сияющих ям».
Мы видим: внутреннее напряжение в текстах Бабеля создается отношениями слова и «противослова», говоря словами М. М. Бахтина. Поля пурпурного мака, которые «цветут вокруг нас», так же как «девственная гречиха» и полуденный ветер, играющий в «желтеющей ржи», — все это расслабляет и умиротворяет читателя, и даже фраза «тихая Волынь изгибается» еще находится как бы внутри этого настроения. Но заметим: ощущение опасности и подвоха, скрытое в мирной природе, усиливается. «Волынь уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля». Небо еще названо «оранжевым» (что ассоциируется с желтыми насыщенными лучами солнца в закатную пору), но оно катится по небу, «как отрубленная голова», еще загорается «нежный свет», но он загорается в «ущельях туч»; закат определяется через знаки войны — «штандарты заката веют над нашими головами». Но и «вечерняя прохлада» — это из какой-то другой, мирной жизни. Сейчас же: «Почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов. Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд». В середине отрезка начинает казаться, что картина разрушения доминирует, что она определяет смысловой акцент. Но рядом Бабель ставит фразу, полную мира и спокойствия: «Величавая луна лежит на волнах». Соседние строчки как будто написаны в тон: «Лошади по спину уходят в воду, звучные потоки сочатся между сотнями лошадиных ног. Кто-то тонет и звучно порочит Богородицу», но это — мнимое спокойствие: абзац кончается фразой, где слово и «противослово» спрессованы, связаны в такой же тугой узел: «Река усеяна черными квадратами телег, она полна гула, свиста и песен, гремящих поверх лунных змей и сияющих ям». С разных сторон текста идут токи к одному образному центру, который как бы вбирает в себя пучок разнообразных смысловых оттенков, концентрирует их в одном новом поэтическом тропе.</span>
Конечно, могли, если бы не отделились от обоза. Нетерпеливы были оба, не из-за Костылина поехали самостоятельно, Жилин первый не выдержал медленного продвижения. С ружьём нехорошо получилось, верно, бросил товарища Костылин - "ружьё уехало", как пишет Толстой. Ну, а дальше - судьба так сложилась - плен! Однако судьба одинаковая, а повёл себя каждый в плену по-разному.
Мама, мамочка
Ты как скатерть самобраночка
Ты заботишься о мне
Как о золотом коне
Мы живём с тобой в всемире
И в большой, большой квартире
Я люблю тебя присладко
И всегда у нас все гладко
Никому тебя не дам
Никому я не продам
Я люблю тебя, ты моя момуля
«Слово о полку Игореве» - уникальный памятник древнерусской литературы, соединивший в себе традиции фольклора и авторской литературы. Действенная роль автора в этом произведении несомненна - он проявляет себя с первых строк «Слова», беседует с читателями, объясняя им, где он будет следовать традиции, а где – идти своим, новаторским, путем. <span> Одно несомненно - автор сохраняет и всячески подчеркивает связь героев своего произведения с родной землей, с Русью. Эта фольклорная традиция помогает неизвестному автору выделить главную мысль «Слова» - патриотическую идею, мысль о любви к родине, необходимости заботиться о ее благе. </span> <span> Практически с первых строк «Слова» автор показывает участие природы в жизни героев. Силы земли русской на протяжении всего похода влияют на князя Игоря и его дружину. Так, задумав поход против половцев, Игорь обращает свой взор на солнце, а призывая дружину выступить в поход, он торопит их увидеть «синего Дону». Эта река, таким образом, становится в «Слове» символом Руси: «Сядем же, други, на борзых коней Да посмотрим синего Дона!» И далее, говоря о своих намерениях, Игорь подчеркивает: «Хочу положить свою голову Или выпить шеломом из Дона». </span> <span> Но русская природа, предчувствуя поражение Игоря и страшные последствия его похода, всячески стремится остановить самоуверенного князя: