<span>ипичный представитель барской и
чиновничьей Москвы первой четверти </span><span>XIX
</span><span>века, но
минувший век “покорности и страха” — его
идеал. Он превозносит покойника дядю за то,
что тот умел подслужиться, сгибаясь
вперегиб, рядился шутом, чтобы заметили. Он
восхищается неким Кузьмой Петровичем,
который и сам был богат, выгодно женился, Да
и детям оставил не только солидное
наследство, но и должности.</span>
В первую половину своей деятельности в качестве новгородского князя
Александр является перед нами, главным образом, как искусный полководец,
которому удивляются до сих пор. Но уже за это время его жизни выступают
перед нами главные черты его характера. Он не увлекается личной,
рыцарской храбростью, не жаждет военной славы; битвы и победы составляют
для него только средства для достижения высших целей. Он не гордится
своими успехами, приписывая их всецело небесной помощи. Проявляя личную
храбрость, где нужно, он побеждает неприятеля главным образом
стратегическим искусством, глубоко обдумывая план своих действий и затем
с ужасающей быстротой приводя его в исполнение, Таким образом, это
вовсе не была бурная натура, страстно и неудержимо стремившаяся вперед и
увлекавшая за собою других. В вопросе о великом княжении он
обнаруживает удивительную предусмотрительность и осторожность,
скромность и самоотвержение и вместе с тем глубокое уважение к правам
других. Он умеет терпеть, когда другие спешат. Сознание внутренней
нравственной мощи сказывается в этом спокойствии.. . В нем в
удивительном согласии сочетались три величайшие доблести: практический
трезвый взгляд, гибкий, изобретательный и широкий ум, способный обнимать
разнородные предметы и обстоятельства во всей их сложности и, проникая в
будущее, намечать новые формы жизни, в соединении с несокрушимой волей и
самообладанием. Эти свойства помогли ему проявить более высокую, чем
доблесть полководца, поистине царственную добродетель — правителя.
В этом свете решение Цезаря сделать своим приемным сыном и наследником Гая Октавия, юношу неполных девятнадцати лет, слабого здоровья и не особенно крепкого телосложения, — это примечательно решение. Действительно ли Октавий случайно оказался гением, или уже Цезарь разглядел в молодом человеке выдающийся ум и способности, сделавшие его одним из величайших политических лидеров в римской истории, если не самым великим? Часто утверждают, что это не имеет значения, потому что усыновляя Октавиана — который таким образом становился Гаем Юлием Цезарем Октавианом или Octavian в английском написании, — Цезарь называл не политического наследника, не преемника его властного положения, а просто наследника семейного имени и состояния, или того, что останется после его даров римскому народу и другим. Но на самом деле это представление свидетельствует о странном непонимании династического характера римской политики. В Риме всегда ожидалось, что сын станет стремиться и должен будет достигнуть полномочий и положения, которыми обладал его отец. Существовало правило, что сын наследует сторонников и клиентов отца. Именно сыну и наследнику выпадало выплачивать дары, завещанные отцом, и получить популярность и благодарность за это, как поступил Октавиан с дарами Цезаря. Цезарь не был дураком: он отлично знал, что тот, кого он назовет сыном и наследником, вместе с именем и имуществом унаследует и почитание его (Цезаря) ветеранов, популярность, которую он имел у народа <span>с.258</span> Рима (усиленную его завещательными дарами народу), поддержку его ближайших друзей и сотрудников (таких как бесценные Оппий и Бальб) и послушание и помощь его вольноотпущенников. Все это к тому, что, передавая Октавию свое имя, Цезарь давал ему хорошие шансы достичь лидирующего, если не господствующего положения в римском государстве, что он и сделал.
Вот почему сэр Рональд Сайм в своей великой работе The Roman Revolution, описывая восхождение Августа и возникновение его политической системы, постоянно называет молодого Октавиана/Августа «наследником Цезаря». Именно поддержка ветеранов Цезаря, офицеров Цезаря, ближайших сотрудников и вольноотпущенников Цезаря провела юного Октавиана через первые пять или шесть насыщенных лет его стремительного восхождения к власти после мартовских ид, и помешала Марку Антонию попросту проигнорировать или убить молодого человека, что он явно предпочел бы сделать. Действительно, не может быть сомнений, что Цезарь что-то увидел в Октавии: еще до своей смерти он назначил Октавия своим заместителем (magister equitum) в планировавшейся парфянской кампании. Цезарь заслуженно славится тщательным продумыванием и долгосрочным планированием своих политических решений, а выбор наследника был политическим решением. Его замечательный выбор сделать Октавиана приемным сыном можно рассматривать как последнее проявление политического гения Цезаря.
-выделившиеся из общины бедняки в большей части не нашли себе места в жизни и пополнили ряды люмпенов;
- многие переселенцы на окраины империи вернулись назад полностью разорившимися;
- реформа вызвала в деревне противостояние между выделявшимися и остававшимися;
- разрушался державшийся столетиями патриархальный уклад, что не могло не сказаться на стабильности в крестьянской среде.