Слухи о непостижимости русской души сильно преувеличены и построены главным образом на впечатлениях европейской читающей публике от чтения русских романов, которые начали переводить в XIX в.
Светская литература на литературном русском языке появилась лишь в XVIII веке. В ту пору она представляла собой лишь подражание европейской. Это был естественный процесс: осваивалось силлабо-тоническое стихосложение, лиро-эпические жанры, умение сочинять беллетристику как таковую. Перед переводчиками с иностранных языков стояла задача научиться предавать чужеземное богатство средствами родной речи.
Процесс ученичества закончился в пушкинскую эпоху. У отечественной словесности настолько окрепла вера в себя, она стала писать о проблемах, заботах и чаяниях наших людей в условиях России. Появилось нечто оригинальное, пригодное уже для перевода не `c, а нá европейские языки и открывающее для тамошней читающей публики другой быт и иное бытие, но не столь экзотические, как в Китае, то есть относительно понятные.
Перед глазами удивлённых европейцев предстали странные "лишние" люди: их не интересовали вопросы любви, женитьбы или замужества, самоутверждение в обществе, они постоянно рассуждали о спасении души и царствии Божьем, совершали эскапады, ассоциируемые с припадками или истериками. Чего стоит один лишь тест Раскольникова на соответствие роли Наполеона - убить старушку за идею и посмотреть, заест ли совесть. Если не заест, всё путём, готов в великие исторические личности, а если наоборот, то писание истории придётся отставить.
Чужеземные читатели наивно и верили, что им описывают "труды и дни" русских людей, ведь была эпоха реализма! Отсюда и загадка: как понять этих невменяемых? Герои Достоевского сильно напоминают обезьяну с гранатой - их "загадочность" граничит с клиникой. Реальный русский народ и его душа имеет к сочинениям великих писателей отдалённое отношение. Если бы они меньше его поучали и больше за ним наблюдали, было бы меньше надуманных загадок и мифов.
