Самуил Маршак в своей сказке «Двенадцать месяцев» ставит на передний план очень трудные и вместе с тем интересные вопросы: есть ли покорность составляющей доброты? Может ли твердый и несокрушимый человек быть добрым? Может ли безропотный человек увеличивать зло в мире? <span>Каждый образ сказки воплощает ответ на эти вопросы. Образ падчерицы сложный и преисполнен противоречий. С первой точки зрения, перед нами возникает будто пусть самый покорный человек в мире, и со временем мы понимаем, что это не так, что ее послушание мачехе был обусловлен не бессмысленной покорностью, а во-первых, настоящей добротой (и это можно доказать ее волнением о мачехе и сестре, когда их превратили в собак), а во-вторых, обычной безысходностью. Упрямство падчерицы во всей полноте показано в сцене с Принцессой, когда последняя просила рассказать ее о том, где она достала подснежники. Бедная девушка обещала братьям-месяцам никому не рассказывать об этом. Принцесса раздела ее в злой мороз, грозилась бросить в прорубь, но молодая героиня оставалась верной себе и своим обещаниям, поэтому ничего не рассказала принцессе. Итак, когда в сердце человека властвуют доброта, честь и верность, упрямство помогает не потерять эти черты, и она становится внутренне чрезвычайно привлекательной. </span>
1)Носов(Николай Николаевич)
2)НЕЗНАЙКА и друзья...
3)о многих приключениях Незнайки
4)они попадают в разные не ловкие ситуации(как-то так)
5)о том как Незнайка учился,а так же путешествовал с друзьями
6)Всегда помогать друзьям,быть командой и учиться,а не баловаться
7)Книга очень хорошая,познавательная,весёлая... Советую прочитать всем, от малыша до взрослого)(в этом духе)
Надеюсь помогла...Удачи..
Присказка - вступление <span> к сказке, обычно</span><span> не связанное с ее содержанием.
Зачин - это традиционное начало сказки, былины или песни.</span>
Искусство Германии и стран Центральной Европы во второй половине 18 Века.
Во второй половине 18 века Германия стала центром нового художественного движения, связанного с подъемом интереса к античности. Главным его провозвестником был Иоган Иоахим Винкельман (1717—1768). Его книга «История искусств древности» (1764), имевшая громадное значение для последующих поколений, была первой научной работой, посвященной вопросам искусства, и закладывала основы искусствоведения. Винкельман рассматривал развитие искусства на основе рационалистической методологии, связывал расцвет античного искусства с общественными условиями греческих городов-республик, применял метод сравнительного изучения произведений искусства.
Книга Винкельмана оказала, в частности, громадное влияние на молодого Гёте, которого можно считать восприемником идей этого ученого и величайшим представителем немецкой классицистической культуры конца 18 и начала 19 века.
Труды Винкельмана сыграли важную роль в развитии классицистической эстетики и в других странах. Однако в искусстве многих последователей немецкого ученого стремление следовать классическим образцам приводило к отвлеченным поискам идеальных образов и форм, к отказу от изображения современной жизни.
Антон Рафаэль Менгс. В живописи идеи классицизма были претворены Антоном Рафаэлем Менгсом (1728—1779) — саксонским художником, ставшим влиятельнейшим представителем этого направления в европейском искусстве того времени. Долгие годы он работал в Риме, в Неаполе и в Испании. Менгс сочетал в своем творчестве античные каноны идеальной красоты с системой живописи болонских академистов 17 века. Наиболее характерной его работой является роспись плафона виллы Альбани в Риме «Парнас». Эскиз этой росписи (1761) хранится в Эрмитаже. Менгс трактует роспись как станковую картину, перенесенную на плоскость потолка, решительно отвергая иллюзорно-пространственную систему построения фрески, характерную для барочной живописи. Его эклектический классицизм ясно выражен в картине «Суд Париса» (1779, Эрмитаж). Наряду с этим в портретных работах Менгса проявляется интерес к натуре во всем ее конкретном, индивидуальном своеобразии, как показывает его «Автопортрет» (Эрмитаж).
Даниил Ходовецкий. Наиболее значительным художником Германии второй половины 18 века был Даниил Ходовецкий (1726—1809), поляк по происхождению, уроженец Гданьска, длительное время бывший директором Академии художеств в Берлине. Живопись его не представляет особого интереса. Гораздо большего успеха он добился в области гравюры и рисунка («Автопортрет с семьей», 1771). Под непосредственным влиянием Хогарта им были созданы многие офорты морализирующего буржуазного характера, отмеченные острой наблюдательностью. Таковы, например, его серии «Жизнь блудницы» и «Жизнь распутника» (обе — 1771). К числу лучших его произведений принадлежат иллюстрации к драме «Минна фон Барнгельм» Лессинга, выполненные в технике офорта и создающие яркую картину немецкой жизни его времени. Особой ценностью реалистического наблюдения жизни обладают рисунки альбома «Путешествие в Данциг» (1773, Берлин, Государственный музей), сделанные Ходовецким с натуры во время поездки в его родной город. Творчество этого художника сыграло важную роль в дальнейшем развитии реалистической традиции в немецком искусстве. В частности, его графические произведения оказали несомненное влияние на формирование творчества Менцеля (см. ниже).
Портрет. Значительное развитие получает во второй половине 18 века портретная живопись Германии. Ведущим художником, работавшим в этом жанре был Антон Граф (1736—1813). Выходец из Швейцарии, он был целиком связан с немецкой школой и жил и работал главным образом в Дрездене. В творчестве Графа наибольшую ценность представляют правдивые и выразительные портреты выдающихся деятелей немецкой культуры — современников художника: Шиллера, Лессинга, Ходовецкого и других.
В жанре портрета много работала и Анжелика Кауфман (1741—1807) — видная представительница немецкого классицизма.
Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; тёмно-синяя поверхность моря уже сбросила с себя сумрак ночи и ждёт первого луча, чтобы заиграть весёлым блеском; с бухты несёт холодом и туманом; снега нет — всё черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далёкий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра… Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах… » Несмотря на то, что в городе идут боевые действия, жизнь идёт своим чередом: торговки продают горячие булки, а мужики — сбитень. Кажется, что здесь странно смешалась лагерная и мирная жизнь, все суетятся и пугаются, но это обманчивое впечатление: большинство людей уже не обращает внимания ни на выстрелы, ни на взрывы, они заняты «будничным делом» . Только на бастионах «вы увидите… защитников Севастополя, увидите там ужасные и грустные, великие и забавные, но изумительные, возвышающие душу зрелища» .
В госпитале раненые солдаты рассказывают о своих впечатлениях: тот, кто потерял ногу, не помнит боли, потому что не думал о ней; в женщину, относившую на бастион мужу обед, попал снаряд, и ей отрезали ногу выше колена. В отдельном помещении делают перевязки и операции. Раненые, ожидающие своей очереди на операцию, в ужасе видят, как доктора ампутируют их товарищам руки и ноги, а фельдшер равнодушно бросает отрезанные части тел в угол. Здесь можно видеть «ужасные, потрясающие душу зрелища… войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знамёнами и гарцующими генералами, а… войну в настоящем её выражении — в крови, в страданиях, в смерти…» . Молоденький офицер, воевавший на четвертом, самом опасном бастионе, жалуется не на обилие бомб и снарядов, падающих на головы защитников бастиона, а на грязь. Это его защитная реакция на опасность; он ведёт себя слишком смело, развязно и непринуждённо.
По пути на четвёртый бастион всё реже встречаются невоенные люди, и всё чаще попадаются носилки с ранеными. Собственно на бастионе офицер-артиллерист ведёт себя спокойно (он привык и к свисту пуль, и к грохоту взрывов) . Он рассказывает, как во время штурма пятого числа на его батарее осталось только одно действующее орудие и очень мало прислуги, но всё же на другое утро он уже опять палил из всех пушек.
<span>Офицер вспоминает, как бомба попала в матросскую землянку и положила одиннадцать человек. В лицах, осанке, движениях защитников бастиона видны «главные черты, составляющие силу русского, — простоты и упрямства; но здесь на каждом лице кажется вам, что опасность, злоба и страдания войны, кроме этих главных признаков, проложили ещё следы сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства… Чувство злобы, мщения врагу… таится в душе каждого» . Когда ядро летит прямо на человека, его не покидает чувство наслаждения и вместе с тем страха, а затем он уже сам ожидает, чтобы бомба взорвалась поближе, потому что «есть особая прелесть» в подобной игре со смертью. «Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли, — это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа… Из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая высокая побудительная причина — эта причина есть чувство, редко
проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, — любовь к родине… Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский…
Всегда пожалуйста.</span>
