Омантиков,даёт пищу мечтателям,озадачивает прагматиков,книга интересна и детям,и взрослым.Вот почему роман Даниеля Дефо стал одним из самых читаемых произведений мировой литературы.Автор затрагивает авантюрное начало любого человека,мы все ищем приключения в душе,мечтаем и романтично размышляет,а роман способствует этому и развивает наше воображение.
К восстанию А.С.Пушкин относится с горечью, потому что понимал, что оно возникло не на пустом месте. Вместе с этим, он видел всю бесперспективность подобной попытки улучшить жизнь: она тут же оборачивалась разбоем, убийствами и взаимным озлоблением."Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!"- пишет автор.
Восставшие показаны по-разному. То о них пишется как о "страшных товарищах" Пугачева, "злодеях", то описывается простоватый казацкий урядник Максимыч, которого язык не поворачивается назвать предателем- недаром Гринёв был рад его видеть во время перестрелки под Оренбургом. Естественно сочувствие к восставшим в эпизоде, когда капитан Миронов допрашивал старого башкира. Жестокие усмирения невольно готовили почву для будущих выступлений.
<span> Авторское отношение к Гринёву можно понять по косвенным признакам, потому что речь в повести идет от самого Гринёва. Конечно, автор рассказчику симпатизирует, потому что вкладывает в его уста порой нелестные для него характеристики,- например, когда Гринёв накричал на Савельича после проигрыша Зурину. Очеваидно, что Гринёв пишет прямо и честно, и это является главным признаком отношения автора к нему.
</span>
План.
1. обучение в Ярославской гимназии
2. Отказ от поступления в военную школу, отказ отца в помощи, трудное время.
3. великие труды Некрасова, признание его поэтом
4. всеми любимые, чудесные произведения из его творчества
5. "Своими стихами Некрасов открыл поэтическое там, где раньше этого не замечали".
6. Некрасов- великий поэт, писавший о трудной жизни людей, память о которых будет жить вечно)
Дети придумываю такие предметы только лишь потому что у них есть фантазия. Пока они маленькие им сняться волшебные сны с присутствием предметов у которых есть сверхсила. Когда они просыпаются они могут его нарисовать. А после этого предмет и становится с сверхсилой.
Трава была еще покрыта росою, и она задержалась несколько, чтобы надеть калоши. Выйдя из дому, она нашла мужа, погруженного в созерцание распускающегося миндального бутона. Она окинула ищущим взором высокую траву и местность вокруг фруктовых деревьев. -- Где же Волк? -- Он только что был здесь. -- Уолт Ирвин мигом оторвался от поэтических и метафизических раздумий, вызванных чудом органического развития цветка, и посмотрел вдаль. -- Я видел, как он гнался за кроликом. -- Волк! Волк! Сюда! Волк!.. -- закричала Мэдж. Они миновали расчищенную полянку и пошли по лесной тропинке, украшенной восковыми колокольчиками мансаниты. Ирвин всунул в рот мизинцы обеих рук и помог ей резким свистом. Закрыв уши ладонями, она сделала гримасу. -- Однако для поэта, нежно настроенного, ты умеешь издавать довольно-таки некрасивые звуки. Мои барабанные перепонки... знаешь, они полопались. Ты свистишь громче, чем... -- Орфей? -- Нет, я хотела сказать: чем уличный бродяга, -- заключила она строго. -- Поэзия не мешает быть практичным. Мне, по крайней мере, она не мешает. Я не обладаю ведь тем легкомысленным гением, который неспособен продавать свои перлы журналам. Он принял шутливо-напыщенный вид и продолжал: -- Я не певец чердаков, но я и не салонный соловей. Почему? Да потому, что я практичен. Песнями я богат; а их я могу превращать -- конечно, обменивая -- в домик, увитый цветами, в прекрасный горный луг, в рощицу... Наконец, во фруктовый сад из тридцати семи деревьев, в длинную грядку ежевики да в две короткие грядки земляники, не говоря уже о четверти мили журчащего ручья. Я -- торгаш красоты, продавец песен, и о пользе я не забываю. Нет, моя дорогая Мэдж, я не забываю. Я пою песни и, благодаря издателям журналов, превращаю их в дыхание западного ветра, шепчущего в наших рощах, и в журчание струй и ручейков между мшистых камней. И от журчащих струй и дыханий ветерка зарождается песнь: то снова моя песнь возвращается ко мне: она не та, какую я пел, она другая, но вместе с тем она та же самая, но только чудесно преображенная... -- О, если бы все твои превращения были так удачны! -- засмеялась она. -- Назови хоть одно неудачное. -- Эти два великолепных сонета, которые ты превратил в корову, оказавшуюся потом по дойности худшей в округе. -- Она была прекрасна... -- начал он. -- Но она не давала молока, -- прервала его Мэдж. -- Но она была красива, не правда ли? -- настаивал он. -- Вот тут-то и видно, что не всегда красота приносит пользу. А вот и Волк. В чаще, покрывающей склон холма, раздался треск сухостоя, и вслед за этим, в сорока футах над ними, на краю скалистой стены, показалась волчья голова. Его передние лапы сдвинули камешек, и с настороженными ушами и неподвижными глазами он наблюдал падение камня, пока тот не ударился о землю у их ног. Тогда Волк перевел на них взгляд, оскалил зубы и словно ухмыльнулся. -- Волк! Волк, хороший Волк! -- звали его мужчина и женщина. При звуке их голосов собака прижала уши, и голова ее как будто ластилась под лаской невидимой руки. Они смотрели, как она лезла обратно в чашу, и продолжали идти. Несколько минут спустя на повороте дороги, где спуск был не так крут, Волк присоединился к ним. Он сдержанно проявлял свои чувства. После того как мужчина потрепал его около ушей, а женщина приласкала, он вырвался и помчался вперед по тропинке; скоро он был уже далеко. Он бежал, без усилий -- совсем по-волчьи -- скользя по земле. Сложением и тяжестью он походил на крупного волка. Но окраска говорила за то, что волком он не был. Эта окраска выдавала в нем собаку -- бурая, темно-коричневая, с красноватым оттенком. Спина и плечи были темно-бурой окраски, которая светлела на боках, а на животе становилась темно-желтой. Белые пятна на горле, на лапах и над глазами казались грязноватыми, ибо в них также проглядывал бурый оттенок. Глаза его напоминали топазы.