Повесть А. Пушкина «Станционный смотритель» рассказывает о трагедии отца, потерявшего дочь. Проезжий гусар увез Дуню из родительского дома. Самсон Вырин не смог вынести разлуки с любимой дочерью, которая была его единственной радостьюв жизни.Виновата ли Дуня в трагедии отца? На этот вопрос нет однозначного ответа. Дуня полюбила Минского. Отчий дом она покидает по своей воле. Уезжая с Минским, «всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ёхала по своей воле». Плакала девушка, очевидно, оттого, что не знала, увидит ли еще когда-нибудь своего отца.Представим себе, что бы делала Дуня, оставшись на станции. Вела бы нехитрое отцовское хозяйство, усмиряла бы гнев «господ проезжающих». Ей пришлось выбирать между жизнью с любимым человеком и счастьем отца.Чувство дочерней вины не покидает Дуню. У Пушкина не бывает случайных деталей. В начале повести мы видим на стенах комнаты Самсона Вырина картинки, изображавшие историю блудного сына. А в конце повести дочь возвращается в отчий дом. Да вот простить ее и порадоваться ее счастью уже некому. Потому-то и плакала она так горько, узнав о кончине отца, и так долго лежала на его могиле.Я думаю, что в трагедии Вырина «виноваты» и стечение обстоятельств, и условности того общества, в котором он жил. Дуня полюбила неравного себе по социальному положению человека. И требовать от Минского заботы об отце она не могла. Дуня виновата не в том, что полюбила Минского и уехала с ним, а в том, что несколько лет не давала о себе вестей. Кто знает, если бы Вырин был уверен в том, что его любимая дочь счастлива, может быть, и его жизнь без Дуни сложилась бы иначе.<span>
</span>
ГЛАВА II
MAMAN
Матушка сидела в гостиной и разливала чай; одной рукой она придерживала чайник, другою — кран самовара, из которого вода текла через верх чайника на поднос. Но хотя она смотрела пристально, она не замечала этого, не замечала и того, что мы вошли.Так много возникает воспоминаний прошедшего, когда стараешься воскресить в воображении черты любимого существа, что сквозь эти воспоминания, как сквозь слезы, смутно видишь их. Это слезы воображения. Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, немного ниже того места, где вьются маленькие волосики, шитый белый воротничок, нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала и которую я так часто целовал; но общее выражение ускользает от меня.Налево от дивана стоял старый английский рояль; перед роялем сидела черномазенькая моя сестрица Любочка и розовенькими, только что вымытыми холодной водой пальчиками с заметным напряжением разыгрывала этюды démenti. Ей было одиннадцать лет; она ходила в коротеньком холстинковом платьице, в беленьких, обшитых кружевом панталончиках и октавы могла брать только arpeggio 1. Подле нее вполуоборот сидела Марья Ивановна в чепце с розовыми лентами, в голубой кацавейке и с красным сердитым лицом, которое приняло еще более строгое выражение, как только вошел Карл Иваныч. Она грозно посмотрела на него и, не отвечая на его поклон, продолжала, топая ногой, считать: «Un, deux, trois, un, deux, trois» 2, — еще громче и повелительнее, чем прежде.Карл Иваныч, не обращая на это ровно никакого внимания, по своему обыкновению, с немецким приветствием, подошел прямо к ручке матушки. Она опомнилась, тряхнула головкой, как будто желая этим движением отогнать грустные мысли, подала руку Карлу Иванычу и поцеловала его в морщинистый висок в то время как он целовал ее руку.— Ich danke, lieber 3 Карл Иваныч, — и, продолжая говорить по-немецки, она спросила: — Хорошо ли спали дети?Карл Иваныч был глух на одно ухо, а теперь от шума за роялем вовсе ничего не слыхал. Он нагнулся ближе к дивану, оперся одной рукой о стол, стоя на одной ноге, и с улыбкой, которая тогда мне казалась верхом утонченности, приподнял шапочку над головой и сказал:— Вы меня извините, Наталья Николаевна?Карл Иваныч, чтобы не простудить своей голой головы, никогда не снимал красной шапочки, но всякий раз входя в гостиную, спрашивал на это позволения.— Наденьте, Карл Иваныч... Я вас спрашиваю, хорошо ли спали дети? — сказала maman, подвинувшись к нему и довольно громко.Но он опять ничего не слыхал, прикрыл лысину красной шапочкой и еще милее улыбался.— Постойте на минутку, Мими, — сказала maman Марье Ивановне с улыбкой, — ничего не слышно.Когда матушка улыбалась, как ни хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом всё как будто веселело. Если бы в тяжелые минуты жизни я хоть мельком мог видеть эту улыбку, я бы не знал, что такое горе. Мне кажется, что в одной улыбке состоит то, что называют красотою лица: если улыбка прибавляет прелести лицу, то лицо прекрасно; если она не изменяет его, то оно обыкновенно; если она портит его, то оно дурно.Поздоровавшись со мною, maman взяла обеими руками мою голову и откинула ее назад, потом посмотрела пристально на меня и сказала:— Ты плакал сегодня?Я не отвечал. Она поцеловала меня в глаза и по-немецки спросила:— О чем ты плакал?Когда она разговаривала с нами дружески, она всегда говорила на этом языке, который Знала в совершенстве.— Это я во сне плакал, maman, — сказал я, припоминая со всеми подробностями выдуманный сон и невольно содрогаясь при этой мысли.Карл Иваныч подтвердил мои слова, но умолчал о сне. Поговорив еще о погоде, — разговор, в котором приняла участие и Мими, — maman положила на поднос шесть кусочков сахару для некоторых почетных слуг, встала и подошла к пяльцам, которые стояли у окна.— Ну, ступайте теперь к папа́, дети, да скажите ему, чтобы он непременно ко мне зашел, прежде чем пойдет на гумно.Музыка, считанье и грозные возгласы опять начались, а мы пошли к папа. Пройдя комнату, удержавшую еще от времен дедушки название официантской, мы вошли в кабинет.
Даль Владимир Иванович - русский писатель; выдающийся этнограф и лексикограф; создатель «Толкового словаря живого великорусского языка». Помимо всего прочего, Даль был лингвистом, собирал фольклор и служил военным врачом. На составление толкового словаря он потратил более пятидесяти лет. Будущий писатель родился 22 ноября 1801 г. в поселке Луганский завод (ныне г. Луганск) в семье местного лекаря. Отец будущего писателя был датчанином по происхождению, принявшим русское подданство.
Воспитанием и обучением Владимира занимался именно он, так как знал около восьми европейских языков. Иван Матвеевич легко изъяснялся на английском, немецком, французском, греческом, древнееврейском языках. Помимо Владимира в семье было еще трое сыновей и две дочери. Мать лингвиста также владела пятью языками. Кроме того, она увлекалась литературой и была профессиональной пианисткой. Неудивительно, что мальчик получил качественное домашнее образование.
Когда ему было четыре года, они с семьей переехали в Николаев. Вскоре отец выслужил дворянство и имел право отдать детей в Морской кадетский корпус Петербурга за казенный счет. В 1819 году Владимир был отправлен на флот, где служил мичманом. Спустя семь лет, он ушел в отставку и посвятил свою жизнь медицине. По окончании учебы, он вновь вернулся на службу, но уже полковым врачом. Первый сборник сказок он выпустил в 1832 году под вымышленным псевдонимом. Через год он вышел в отставку и служил чиновником.
За свою жизнь он не раз участвовал в военных походах, во время которых проводил сложнейшие операции в полевых условиях. Во времена Польского восстания он проявил высокий профессионализм. Впервые в истории он применил электрический ток для взрыва моста через Вислу, за что удостоился почетной награды. Начиная с 1841 года, он целиком и полностью посвятил себя литературному творчеству и этнографии. Для начала он выпустил два сборника рассказов про солдатский и матросский досуг. Более тридцати тысяч пословиц, прибауток вошли в его сборник от 1861-1862 гг.
Ну, а фольклорный материал, собранный им за все годы творчества, лег в основу знаменитого «Словаря Даля». Эта работа была удостоена Ломоносовской премии. До сих пор она является своеобразной энциклопедией русской жизни тех времен и сокровищницей русского языка. Даже спустя столетие словарь не утратил своей актуальности. Множество статей им было написано в периоды проживания в Нижнем Новгороде (1849-1859) и Москве (1859-1872). Скончался великий лексикограф осенью 1872 года в возрасте семидесяти лет.