— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны —
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!
К работе над "Историей... " Пушкин приступил, в связи с возникшей у него идеей романа, из эпохи Пугачевского восстания, впоследствии осуществленного в "Капитанской дочке".
В "Истории Пугачевского бунта" Пушкин решительно отошел от концепции пугачевского движения, которая была заявлена еще екатерининским правительством и покорно принята, как обязательная, всеми официозными историками.
В манифестах Екатерины и в обнародованных ею судебных актах, связанных с крестьянской войной 1773-1774гг. , значение последней было сознательно снижено: она изображалась как "бунт казака Пугачева" и собранной им "шайки воров и убийц". В соответствии с этим и все историки до Пушкина, не вдаваясь в изучение событий, ограничивались только декламацией о личных "злодействах" Пугачева, старательно сопровождая имя "казака Земельки" такими эпитетами, как "вор","обманщик","зверь","прекровожаждущий","самолютейший» и т. п.
Задача сводилась не к передаче исторических фактов, а к возможно более громогласному изъявлению «верноподданейших» чувств по поводу этих фактов.
Пушкин, как историк-литератор пошел другими путями.
Нельзя забывать, что образ Пугачева, знакомый нам по "Капитанской дочке» , образ живой, героический, величавый, а главное - правдивый, настолько схожий с подлинником, что даже и теперь портретная живопись Пушкина не потребовала никакой правки.
Таким образом, ее значение заключалось, прежде всего, в том, что взамен грубого политического лубка, злостно искажавшего черты подлинника, русскому обществу был впервые показан реалистический портрет вождя народного движения, написанный рукой величайшего русского художника.
В своей монографии Пушкин восстановил, кроме того, истинный масштаб событий и вскрыл их истинную природу. "Весь черный народ был за Пугачева, - говорит замечаниях, поданных Николаю 1 после выхода книги, - одно дворянство было открытым образом на стороне правительства". Тот же тезис положен в основу и всей книги, где многократно отмечается "великая обширность» революционного движения, 2поколебавшего государство от Сибири до Москвы и от Кубани до Муромских лесов", - "общее негодование".
"Пугачев, - говорит Пушкин, - не был самовластен" и в период наибольших своих успехов. В глазах Пушкина основной движущей силой "начатого" Пугачевым восстания, как и основным героем книги, был народ, который, по свидетельству Пушкина, и в его время, то есть спустя целых шестьдесят лет после подавления пугачевщины, "живо еще помнил кровавую пору".
Правительственная версия, подменявшая понятие крестьянской войны понятием местного казачьего "бунта", была решительно Пушкин в объяснительных отвергнута Пушкиным.
<span>В его книге пугачевщина была впервые правильно истолкована, как явление классовой борьбы. Возможность примирения борющихся сторон исключалась, ибо "выгоды их, - по словам Пушкина, - были слишком противоположны". Таков окончательный итог пушкинского анализа крестьянской войны, тем более смелый, что он сохранял силу и для современных Пушкину политических обстоятельств.</span>
1. Вакула наблюдает за тем, как Оксана прихорашивается и хвалит себя перед зеркалом. Потом Оксана внезапно замечает Вакулу.
2. Солоха засовывает по очереди в мешки то Черта, то дьяка, то голову, то казака Свербыгуза.
3. Летающие вареники в хате у Пузатого Пацюка, один из которых попадает Вакуле в рот.
4. Разговор Вакулы и Чёрта перед полётом в Санкт-Петербург - а именно тот, где Вакула обманул Чёрта, достав крестик.
5. Простодушное поведение Вакулы во дворце у царицы и его речь о "сахарных ножках", которые только и подходят для ношения таких черевичек.
6. Оксана, которая, сначала поругав Вакулу, за одну ночь влюбилась в него по уши.
