<span>Это было в 92-м, голодном году, между Сухумом и Очемчирами, на берегу
реки Кодор, недалеко от моря - сквозь веселый шум светлых вод горной речки
ясно слышен глухой плеск морских волн.
Осень. В белой пене Кодера кружились, мелькали желтые листья лавровишни,
точно маленькие, проворные лососи, я сидел на камнях над рекою и думал, что,
наверное, чайки и бакланы тоже принимают листья за рыбу и - обманываются, вот
почему они так обиженно кричат, там, направо, за деревьями, где плещет море.
Каштаны надо мною убраны золотом, у ног моих - много листьев, похожих на
отсеченные ладони чьих-то рук. Ветви граба на том берегу уже голые и висят в
воздухе разорванной сетью; в ней, точно пойманный, прыгает желто-красный горный
дятел-расудук, стучит черным носом по коре ствола, выгоняя насекомых, а ловкие
синицы и сизые поползни - гости с далекого севера - клюют их.
Слева от меня по вершинам гор тяжело нависли, угрожая дождем, дымные
облака, от них ползут тени по зеленым скатам, где растет мертвое дерево самшит,
а в дуплах старых буков и ляп можно найти "пьяный мед", который, в древности,
едва не погубил солдат Помпея Великого пьяной сладостью своей, свалив с ног
целый легион железных римлян; пчелы делают его из цветов лавра и азалии, а
"проходящие" люди выбирают из дупла и едят, намазав на лаваш - тонкую лепешку
из пшеничной муки.
Этим я и занимался, сидя в камнях под каштанами, сильно искусанный
сердитой пчелой, макал куски хлеба в котелок, полный меда, и ел, любуясь
ленивой игрою усталого солнца осени.
Осенью на Кавказе - точно в богатом соборе, который построили ве'ликие
мудрецы - они же всегда и великие грешники,- построили, чтобы скрыть от зорких
глаз совести свое прошлое, необъятный храм из золота, бирюзы, изумрудов,
развесили по горам лучшие ковры, шитые шелками у тюркмен, в Самарканде, в
Шемахе, ограбили весь мир и все - снесли сюда, на глаза солнца, как бы желая
сказать ему:
- Твое - от Твоих - Тебе.
...Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых
детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища,
покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их - живою тканью
многообразных деревьев, и - безумно-красивым становится под их руками этот
кусок благодатной земли.
Превосходная должность - быть на земле человеком, сколько видишь
чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении пред
красотою!
Ну да - порою бывает трудно, вся грудь нальется жгучей ненавистью и тоска
жадно сосет кровь сердца, но это - не навсегда дано, да ведь и солнцу, часто,
очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а - не
удались людишки...
Разумеется, есть немало и хороших, но - их надобно починить или - лучше -
переделать заново.
...Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн моря и
ропоте реки чуть слышно звучат человечьи голоса - это "голодающие" идут на
работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе.
Я знаю их - орловские, вместе работал с ними и вместе рассчитался вчера;
ушел я раньше их, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря.
Четверо мужиков и скуластая баба, молодая, беременная, с огромным вздутым
к носу животом, испуганно вытаращенными глазами синевато-серого цвета. Я вижу
над кустами ее голову в желтом платке, она качается, точно цветущий
подсолнечник под ветром. В Сухуме у нее помер муж - объелся фруктами. Я жил в
бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих
несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно
верст на пять вокруг.
Это - скучные люди, раздавленные своим горем, оно сорвало их с родной,
усталой, неродимой земли и, как ветер сухие листья осени, занесло сюда, где
роскошь незнакомой природы - изумив - ослепила, а тяжкие условия труда
окончательно пришибли этих людей. Они смотрели на все здесь, растерянно мигая
выцветшими, грустными глазами, жалко улыбаясь друг другу, тихо говоря:
- А-яй... экая землища...
- Прямо - прет из нее.
- Н-да-а... а однако - камень ведь...
- Неудобная земля, надобно сказать...
И вспоминали о Кобыльем ложке. Сухом гоне. Мокреньком - о родных местах,
где каждая горсть земли была прахом их дедов и все памятно, знакомо, дорого -
орошено их потом.
Была там с ними еще одна баба - высокая, прямая, плоская, как доска, с
лошадиными челюстями и тусклым взглядом черных, точно угли, косых глаз. </span>
...то, на что как на главное в жизни, цель ее до сих пор нацеливают девушек - и совершенно зря! - но забывают о ее серьезности сообщить мужчинам. Со времен Чехова ситуация несколько улучшилась, но до гармонии еще далеко.
Владимир Дубровский становится разбойником только из-за стремления к личной мести, других причин у него нет. Главная его цель — отомстить Троекурову и всем, кто виновен в разорении и гибели отца. Когда же он влюбляется в Машу Троекурову и уже не может мстить ее отцу, он призывает свою шайку прекратить разбой, а сам скрывается за границу. Роман Пушкина остался незаконченным. Но по планам, сохранившимся в черновиках, можно догадаться, как должны были развиваться события в ненаписанном третьем томе. Князь Верейский умирает, оставив Марью Кириловну вдовой; Дубровский возвращается в Россию под видом англичанина, и она соединяются. Работая над «Дубровским» , Пушкин задумывал новый роман о крестьянском движении: «Капитанскую дочку» . И если в «Дубровском» социальный протест ограничен еще разбоем, то в «Капитанской дочке» Пушкин создал широкое полотно крестьянского восстания. Путь к этому народному историческому роману непосредственно шел от «Дубровского».
Знакомство с творчеством Достоевского прежде всего дало мне любимого писателя, а любимая книга - это всегда друг и наставник, и новое открытие. Так что приобрела я сразу очень много, что наверное хватит на всю жизнь. Прежде чем впервые взять в руки Достоевского, я уже знала мнения многих людей об этом писателе, мнения самые разнообразные , но все сходились в одном: читать Достоевского тяжело. Я убедилась в правильности этих слов.
Чтение романов Достоевского требует постоянной напряженной работы мысли - в этом вся трудность. Поэтому человеку, не привыкшему работать с серьезной литературой , Достоевский может показаться скучным и неинтересным. Но я не знаю писателя более глубокого, чем Достоевский. Иногда кажется, что для него не существует тайников в человеческой душе, даже в душе женщины.
Герои Достоевского всегда идут через нравственные мучения , ища ответы на свои вопросы о смысле жизни , о счастье и предназначении человека, порою ошибаясь и вместе с его героями проходит через все это читатель. И пусть я не найду своего ответа, пусть я не найду своего ответа, пусть я в чем-то не соглашусь с Достоевским, но ведь истина рождается в спорах, и именно сложность и противоречия Достоевского лишний раз натолкнет меня на раздумье.