Сильно увлечённая смелым Дефоржем Маша Троекурова просит, чтобы он давал ей уроки музыки. Во время одного из них Дефорж суёт ей записку с приглашением на свидание вечером к беседке у ручья.
Маша в темноте прокрадывается к беседке. «Дефорж» признаётся ей, что он на самом деле – Дубровский. Он рассказывает, что, организовав свою шайку, первым делом хотел сжечь поместье Троекурова, но когда ходил близ барского дома, намечая план, увидел её – и влюбился. Именно ради Маши Дубровский щадил владения Троекурова, именно ради неё он вступил в сделку со случайно подвернувшимся французом. Но теперь он узнал, что ограбленный Спицын донёс на него полиции. Дубровскому больше нельзя оставаться у Троекуровых. Уходя, Владимир просит Машу обращаться к нему в случае, когда ей потребуется помощь.
Вернувшись к дому, Маша видит близ него отца и вооружённого исправника. Они с тревогой спрашивают, не видела ли она Дефоржа. Троекуров уже знает, что это не француз, а Дубровский.
<span>Охотничий пёс, которого в будущем назвали Бимом, начинал свою жизнь совсем не гладко. Ещё только в возрасте одного месяца его отдали незнакомому человеку - Иван Ивановичу. У Бима был необычный окрас-сам белый, а ухо чёрное, из-за чего другие сеттеры не признавали его. Но Бим не переживал по этому поводу. Для него главным были глубокая любовь и верная преданность со своим хозяином, которая и связывала их. И всё бы было хорошо, если бы однажды Иван Иванович не попал в больницу. С этого момента у Бима началась очень не простая жизнь. Скука от расставания была для Бима невыносимой, и он решил на решающий шаг – пойти в одиночку на поиски любимого хозяина. Куда только не попадал Бим, когда искал хозяина. И к злым людям, которые держали его на цепи, и просто к хулиганам. Свои раны, полученные от злых людей, Бим залечивал в лесу, отыскивая необходимую ему траву. После всех блужданий он, наконец, попадает снова в свой город. А в городе его ещё и поймала служба отлова бродячих собак, которая посадила его в железный фургон. В то время, когда пёс искал своего хозяина, Ивана Ивановича выписали из больницы, и тот начал искать своего верного пса. Но, к сожалению, когда Иван Иванович уже нашёл Бима, который всю ночь пытался выбраться из железного фургона, царапая его своими когтями, уже было поздно… Бим был мёртв.</span>
Дубровский любит Машу и по этому не решается покинуть страну, он хочет быть ближе к ней.
Да, мне было суждено там, в этой школе предков-мореплавателей,
научиться жить жизнью своего корабля и полюбить море любовью слепой, как часто любят в юности, но самозабвенной и всепоглощающей, какой только и может быть истинная любовь. Я ничего от него не требовал -- даже приключений. В этом я, быть может, проявил больше интуитивной мудрости, чем высокого самоотречения: ибо никогда приключения не происходят "по заказу". Тот, кто отправляется специально на поиски приключений, попадет лишь в мертвый штиль, если только он не любимец богов или герой из героев, как благородный рыцарь Дон Кихот Ламанчский. А мы, простые смертные, смиренные духом, готовые всегда более чем охотно пропустить злых великанов и пройти мимо честных мельниц, мы встречаем приключения, как ангелов с неба. Они сваливаются на нас, терпеливых и покладистых, совершенно неожиданно. По обычаю незваных гостей они часто являются не вовремя. И мы охотно даем им пройти мимо, не понимая, какую великую милость посылает нам судьба. А через много лет, на середине жизненного пути, оглядываясь на события прошлого, которые, как толпа друзей, смотрят печально вслед нам, спешащим к неведомым темным берегам, -- мы иногда замечаем в этой серой толпе какой-нибудь образ, излучающий свет, как будто он вобрал в себя все сияние нашего уже сумеречного неба. И по этому сиянию мы иногда узнаем призраки настоящих приключений, некогда приходивших к нам и встреченных, как непрошеные гости.
Если Средиземное море, эта почтенная (хотя иногда и жестокая, и капризная) нянька всех мореплавателей, качало мою колыбель, то достать колыбель, необходимую для этой процедуры судьба поручила случайной компании безответственных молодых людей (все они были старше меня), которые, словно пьянея от солнца Прованса, растрачивали жизнь свою по примеру героев бальзаковской Histoire des Treize в пустом веселье, скрашенном лишь примесью романтики "плаща и шпаги".
Судно, служившее мне "колыбелью" в те годы юности, построено было на реке Савоне знаменитым кораблестроителем, оснащено на Корсике другим славным человеком и в документах называлось "тартана 1 в 60 тонн". (1 Одномачтовое судно.) На самом же деле это была отличная "balancelle" с двумя короткими мачтами, наклоненными вперед, и двумя изогнутыми реями, такой же длины, как парус. Настоящее дитя Латинского моря. Ее два огромных треугольньх паруса напоминали заостренные крылья на легком теле морской птицы. Да и самое судно было похоже на птицу и не плыло, а летело по морю, едва касаясь воды.
Называлось оно "Тремолино". Как это перевести? "Трепещущий"? Что за имя для отважнейшего из корабликов, когда-либо нырявших в сердитой пене! Правда, я чувствовал ночью и днем, как он дрожит под моими ногами, но эта дрожь была от крайнего напряжения его неизменной отваги. За свою короткую, но блестящую жизнь "Тремолино" не научил меня ничему, но дал мне все. Ему я обязан пробуждением во мне любви к морю. Вместе с дрожью маленького быстрого тела "Тремолино" и песней ветра в его треугольных парусах море проникало мне в сердце с какой-то ласковой настойчивостью и подчинило мое воображение своей деспотической власти. Тремолино! Доныне стоит мне произнести вслух или даже написать это имя, -- и смешанное чувство, робость и блаженство первой страсти, теснит мне грудь.