По дороге прифронтовой,Запоясан, как в строю,Шел боец в шинели новой,Догонял свой полк стрелковый,Роту первую свою. Шел легко и даже бравоПо причине по такой,Что махал своею правой,Как и левою рукой. Отлежался. Да к тому жеЩелкал по лесу мороз,Защемлял в пути все туже,Подгонял, под мышки нес. Вдруг — сигнал за поворотом,Дверцу выбросил шофер,Тормозит: — Садись, пехота,Щеки снегом бы натер. Далеко ль?— На фронт обратно,Руку вылечил.— Понятно.Не герой?— Покамест нет.— Доставай тогда кисет. Курят, едут. Гроб — дорога.Меж сугробами — туннель.Чуть ли что, свернешь немного,Как свернул — снимай шинель. — Хорошо — как есть лопата.— Хорошо, а то беда.— Хорошо — свои ребята.— Хорошо, да как когда. Грузовик гремит трехтонный,Вдруг колонна впереди.Будь ты пеший или конный,А с машиной — стой и жди. С толком пользуйся стоянкой.Разговор — не разговор.Наклонился над баранкой,—Смолк шофер,Заснул шофер. Сколько суток полусонных,Сколько верст в пурге слепойНа дорогах занесенныхОн оставил за собой... От глухой лесной опушкиДо невидимой реки —Встали танки, кухни, пушки,Тягачи, грузовики, Легковые — криво, косо.В ряд, не в ряд, вперед-назад,Гусеницы и колесаНа снегу еще визжат. На просторе ветер резок,Зол мороз вблизи железа,Дует в душу, входит в грудь —Не дотронься как-нибудь. — Вот беда: во всей колоннеЗавалящей нет гармони,А мороз — ни стать, ни сесть...Снял перчатки, трет ладони,Слышит вдруг:— Гармонь-то есть. Уминая снег зернистый,Впеременку — пляс не пляс —Возле танка два танкистаГреют ноги про запас. — У кого гармонь, ребята?— Да она-то здесь, браток... —Оглянулся виноватоНа водителя стрелок. — Так сыграть бы на дорожку?— Да сыграть — оно не вред.— В чем же дело? Чья гармошка?— Чья была, того, брат, нет... И сказал уже водительВместо друга своего:— Командир наш был любитель...Схоронили мы его. — Так... — С неловкою улыбкойПоглядел боец вокруг,Словно он кого ошибкой,Нехотя обидел вдруг. Поясняет осторожно,Чтоб на том покончить речь:— Я считал, сыграть-то можно,Думал, что ж ее беречь. А стрелок:— Вот в этой башнеОн сидел в бою вчерашнем...Трое — были мы друзья. — Да нельзя так уж нельзя.Я ведь сам понять умею,Я вторую, брат, войну...И ранение имею,И контузию одну.И опять же — посудите —Может, завтра — с места в бой... — Знаешь что,— сказал водитель,Ну, сыграй ты, шут с тобой. Только взял боец трехрядку,Сразу видно — гармонист.Для началу, для порядкуКинул пальцы сверху вниз. Позабытый деревенскийВдруг завел, глаза закрыв,Стороны родной смоленскойГрустный памятный мотив, И от той гармошки старой,Что осталась сиротой,Как-то вдруг теплее сталоНа дороге фронтовой. От машин заиндевелыхШел народ, как на огонь.И кому какое дело,Кто играет, чья гармонь. Только двое тех танкистов,Тот водитель и стрелок,Все глядят на гармониста —Словно что-то невдомек. Что-то чудится ребятам,В снежной крутится пыли.Будто виделись когда-то,Словно где-то подвезли... И, сменивши пальцы быстро,Он, как будто на заказ,Здесь повел о трех танкистах,Трех товарищах рассказ. Не про них ли слово в слово,Не о том ли песня вся. И потупились суровоВ шлемах кожаных друзья. А боец зовет куда-то,Далеко, легко ведет.— Ах, какой вы все, ребята,Молодой еще народ. Я не то еще сказал бы,—Про себя поберегу.Я не так еще сыграл бы,—Жаль, что лучше не могу. Я забылся на минутку,Заигрался на ходу,И давайте я на шуткуЭто все переведу. Обогреться, потолкатьсяК гармонисту все идут.Обступают. — Стойте, братцы,Дайте на руки подуть. — Отморозил парень пальцы,—Надо помощь скорую.— Знаешь, брось ты эти вальсы,Дай-ка ту, которую... И опять долой перчатку,Оглянулся молодцомИ как будто ту трехрядкуПовернул другим концом. И забыто — не забыто,Да не время вспоминать,Где и кто лежит убитыйИ кому еще лежать. И кому траву живомуНа земле топтать потом,До жены прийти, до дому,—Где жена и где тот дом? Плясуны на пару параС места кинулися вдруг.Задышал морозным паром,Разогрелся тесный круг. — Веселей кружитесь, дамы!На носки не наступать! И бежит шофер тот самый,Опасаясь опоздать. Чей кормилец, чей поилец,Где пришелся ко двору?Крикнул так, что расступились:— Дайте мне, а то помру!.. И пошел, пошел работать,Наступая и грозя,Да как выдумает что-то,Что и высказать нельзя. Словно в праздник на вечеркеПоловицы гнет в избе,Прибаутки, поговоркиСыплет под ноги себе.Подает за штукой штуку:— Эх, жаль, что нету стуку,Эх, друг,Кабы стук,Кабы вдруг —Мощеный круг!Кабы валенки отбросить,Подковаться на каблук,Припечатать так, чтоб сразуКаблуку тому — каюк! А гармонь зовет куда-то,Далеко, легко ведет... Нет, какой вы все, ребята,Удивительный народ. Хоть бы что ребятам этим,С места — в воду и в огонь.Все, что может быть на свете,Хоть бы что — гудит гармонь. Выговаривает чисто,До души доносит звук.И сказали два танкистаГармонисту:— Знаешь, друг...Не знакомы ль мы с тобою?Не тебя ли это, брат,Что-то помнится, из бояДоставляли мы в санбат?Вся в крови была одежа,И просил ты пить да пить... Приглушил гармон<span> </span>
Думаю что помогу! Руслан и Людмила краткое содержание.Песнь первая
Пирует Владимир-солнце — он выдает младшую дочь замуж за князя храброго Руслана. И только троим веселый пир не в пир, они сидят, бледны и угрюмы:
То три соперника Руслана; В душе несчастные таят Любви и ненависти яд.
Это Рогдай — воитель смелый, Фарлаф — крикун надменный, но воин скромный, и Ратмир — хазарский хан.
После пира молодых ведут на супружеское ложе и оставляют одних. Но вдруг:
Гром грянул, свет блеснул в тумане, Лампада гаснет, дым бежит, Кругом все смерилось, все дрожит, И замерла душа в Руслане... Все смолкло. Людмилы нет во тьме густой, Похищена безвестной силой.
Владимир, узнав об исчезновении дочери, распалясь гневом на Руслана за то, что тот не смог уберечь жену, обещает отдать Людмилу в супруги тому, кто первый спасет ее. Все четыре богатыря отправляются на поиски Людмилы, и на перепутье расходятся в разные стороны.
Вдруг пред Русланом пещера, в пещере старец со спокойным взором и седой бородой. Старик говорит витязю не унывать, смело пробивать свой путь —
Узнай, Руслан: твой оскорбитель Волшебник страшный Черномор, Красавиц давний похититель, Полнощных обладатель гор. Еще ничей в его обитель Не проникал доныне взор; Но ты, злых козней истребитель, В нее ты вступишь, и злодей Погибнет от руки твоей.
Наступает ночь, но сон нейдет к Руслану, и он просит старика рассказать о себе. В беспечной юности своей старый финн был пастухом. Увидев однажды красавицу Наину, он любовь узнал душой. С трепетом он открылся ей, но в ответ получил лишь: «Пастух, я не люблю тебя!» Тогда он решил завоевать ее любовь, прославив себя в сражениях, но и тут Наина ответила: «Іерой, я не люблю тебя!» Решил он в грусти безотрадной Наину чарами привлечь и в ученье колдунов провел невидимые годы. Наконец, сотворил он заклинанье, и пред ним явилась «старушка дряхлая, седая, с горбом, трясучей головой, печальной ветхости картина» — оказывается, прошло сорок лет. Но колдовство свершилось, и старуха-колдунья воспылала к нему страстью. Он отвергает ее, и она посылает вслед ему проклятья.
Наутро благодарит Руслан старца и отправляется в путь.
Рассказ Чехова имеет название «Хамелеон» , идея хамелеонства показывается в рассказе в переносном смысле. Здесь хамелеон – это беспринципный человек, который очень легко меняет свое отношение к жизни, свои позиции в зависимости от сложившейся ситуации. . <span>В этом рассказе главный хамелеон – это Очумелов. Он не раз меняет свою точку зрения, видно, что в нем постоянно происходит внутренняя борьба. </span>
Рассказ о первом школьном театральном опыте главного героя, которого руководитель театрального кружка Евгений Дмитриевич за громогласность назначил играть Балду в инсценировке сказки А. С. Пушкина "Сказка о попе и о работнике его Балде". Поначалу роль мальчику давалась легко, но постепенно все поняли, что отсутствие таланта он прикрывал громкостью декларирования. В конце концов юный артист с роли Балды переместился на роль передних ног лошади, а затем и задних. Зато Жора Куркулия, которого Евгений Дмитриевич взял из-за мингрельского акцента на бессловесную роль задних ног лошади, сделал головокружительную карьеру. Благодаря таланту он переместился с роли задних ног лошади на роль передних, а затем стал играть главную роль. И акцент не только не мешал воспринимать кавказского Балду, но и придавал постановке шарм. Надо ли говорить, что чувствовал герой рассказа, скатившись с первой на последнюю роль. Последним мучением для него стало то, что пришедшая на школьный спектакль тётушка, рассказавшая знакомым и друзьям, что племянник играет главную роль и увидевшая его фиаско, испытала позор и унижение.
