Писать картину - не забор красить. С забором всё понятно: чем выше квалификация и трудолюбие, тем быстрее он будет покрашен.
Айвазовский, создавая морские пейзажи, решал сложнейшие задачи передачи светотени и бликов на воде и в воздухе - весьма специфическая задача, особенно её морская часть. Однако людей он писал весьма посредственно, поэтому Пушкина у моря "сумел написать" лишь тогда, когда за эту задачу взялся для него Репин!
Рисовать и писать человека всегда было сложно. Люди научились делать великолепные скульптуры гораздо раньше (и лучше), чем работать красками. У студентов-художников свои кошмары, когда речь идёт об изображении человеческого тела. Например, отдельный ужас, сопоставимый с сопроматом у технарей, - кисти рук. Даже у признанных мастеров бывают руки-крюки, и каждый, ставящий перед собой задачу стать художником, должен даже не пройти, а проползти этот Форд-Нокс и Голгофу индивидуально. С той лишь разницей, что у него уже есть образцы, оставленные мастерами прошлого, поэтому перед ним стоит задача не "как вообще передавать это на плоскости", а "как мне научиться делать так же и не хуже, чем могли они".
Одним из "них", научивших последующие поколения живописцев "делать руки", был Леонардо. Он был одним из первых, у кого руки не были похожи на грабли (поймите меня правильно, мы сравниваем не с тем, как их изобразил бы Вася Пупкин с улицы, а с тем, как тот же художник изображал что-нибудь другое).
Например, гляньте, какая кракозюбра получилась у современника итальянца, пытавшегося подсмотреть и научиться, чтобы делать "типа да Винчи" (фото взято отсюда). Там всё не слава Богу: светотень, анатомия, перспектива. То есть мы понимаем, что именно он пытался изобразить, но получилась у него... лапка-осьминог.
А у Леонардо на любых полотнах кисти рук - именно они, не из губки, не из резины, не раскрошенные предварительно кувалдой, не отломанные от тела, но из костей и плоти в полном соответствии с анатомией человека и освещённые именно так, как задано для всего полотна, а не по принципу "внезапно... ой!"
Не сразу он стал таким, долго он шёл к получению ответов на вопрос, как изобразить человеческую кисть в любом из её многочисленных позиций так, чтобы она выглядела естественной.
Так выглядит рука у Чечилии Голлерани ("дамы с горностаем"), законченной двадцатью годами ранее. Это тоже шедевр, и работа тоже выполнена адская и на ура, но ещё не безукоризненно, ещё заметно, что художник едва избежал собственной "лапки-осьминога" (обратите внимание на безымянный палец и мизинец). Через три года после этой картины Леонардо возьмётся за создание "Моны Лизы" и будет переделывать её до бесконечности, совершенно бескомпромиссно к самому себе.
<hr />И ведь это лишь одна деталь, мы смотрим только на кисти рук, а да Винчи работал над каждым элементом картины до достижения полного удовлетворения результатом. Эта естественность без единого компромисса - и есть то, над чем трудится даже гений десятилетиями, если ему негде научиться, если нет образцов для подражания, а он сам создаёт многое с нуля.
Работать быстро Леонардо мешало стремление к совершенству и человеческий фактор - особенности его характера. Если бы он обладал личностными качествами Айвазовского, то изобразил бы "тыщу монализ", набивая руку и улучшая каждую последующую, а тысяча первая (и остальные "пять тыщ") у него получились бы гениальными. Но да Винчи изображал их не в качестве готовых картин (на продажу), а в виде этюдов, набросков карандашом, мелом и краской. Огромное количество этих зарисовок пропало, потому что в глазах автора не представляло ценности. Всё, что по его мнению стоило внимания, доставалось той, единственной, что нынче в Лувре. Разные люди, разные характеры.
