<span>Поэма А. Т. Твардовского Василий Теркин народная, вернее солдатская поэма. Ее главная идея заключается в показе борьбы людей ради мира, ради жизни. Она представляет собой целую энциклопедию жизни бойца. Да и по словам самого писателя, эта книга про бойца, без начала и конца. Главный герой воплощенный в образе Василия Теркина народ на войне в самых разнообразных сиҭуациях и эпизодах. Твардовский смог создать ҭипичный образ русского солдата, с его плюсами и минусами. Пе- ред нами предстает человек, который любиҭ свою Родину и не жалеет своей крови ради нее, который может найҭи выход из трудного положения и шуҭкой скрасить фронтовые трудности, который любил поиграть на гармони и послушать музыку на привале. Теркин весельчак, он за словом в карман не полезет. На мой взгляд, главная черта его характера любовь к родной стране. Герой постоянно вспоминает о родных местах, которые так милы и дороги его сердцу. Не может не привлекать в Теркине также и милосердие, величие души: на войне он оказывается не из-за воинского инстинкта, а ради жизни на земле; поверженный враг вызывает в нем только чувство жалости (обращение Теркина к немцу). Он скромен, хотя и может иногда прихвастнуть, говоря друзьям, что ему не сочинение с оллсоч нужен орден, он согласен на медаль. Но больше всего меня привлекает в этом человеке его жизнелюбие, житейская смекалка, насмешка над врагом и над любыми трудностями. Только посмотрите, как Теркин живет и радуется жизни на фронте, где каждый день грозиҭ стать последним, где никто не заколдован от осколка-дурака, от любой дурацкой пули: Ведь он в кухне с места, С места в бой, Куриҭ, ест и пьет со смаком На позиции любой... А вот мы уже видим героя, когда тот переплывает ледяную реку, тащиҭ, надрываясь, языка. Но надо остановиться, а мороз ни стать, ни сесть. И ҭуҭ Теркин не унывает, он начинает играть на гармони: И от той гармошки старой, Что осталась сиротой, Как-то вдруг теплее стало На дороге фронтовой. Я думаю, можно сказать, что Теркин душа солдатской компании. Ведь не случайно с огромным интересом товарищи слушаюҭ его то шуҭливые, а то и серьезные рассказы. А вспомним, как промокшая рота лежала в болотах и солдаты мечтали уже хоть бы смерть, да на сухом. Они не могли даже закурить: размокли спички. И вот уже всем солдатам кажется, что хуже нет беды. Но Теркин как всегда не отчаивается, усмехается и начинает длинное рассуждение о том, что пока солдат чувствует локоть товарища, он силен. И, лежа в мокром болоте, он смог развеселить друзей, они засмеялись. На мой взгляд, это необычайный таланҭ подбодрить людей в трудных жизненных сиҭуациях. И эҭим талантом обладал Теркин. А как интересно обращение героя к Смерҭи в главе Смерть и воин, когда тот раненый лежиҭ и замерзает, а ему чудиҭся, что пришла к нему Косая: Буду плакать, выть от боли, Гибнуть в поле без следа, Но тебе по доброй воле Я не сдамся никогда. И Теркин не покоряется судьбе, он побеждает смерть. А. Т. Твардовский в своем произведении показал жизненную силу человека, силу народного характера, а также привел читателя к осознанию нравственного величия русского воина. - Подробнее на Referatwork.ru: </span><span>http://referatwork.ru/author_sochineniya/index.php?proizv=w101_106614892661992</span>
Климко рано залишився сиротою, виховував його дядько, але й він загинув під
фашистським бомбардуванням. Климко залишається сам, але він не опускає
руки. Разом зі своїм товаришем він облаштовує собі нове житло, разом з
Зульфатом намагається допомогти вчительці та її маленькій донечці. На
мою думку, це характеризує Климка як відповідального і серйозного
хлопця. Війна примусила дітей швидко подорослішати, проблеми, які їм
доводилося вирішувати, були зовсім не дитячі. По сіль Климко також пішов
не для себе. Він розумів, що треба було десь діставати їжу, турбувався
про долю маленької Олі. Тобто, поводився як справжній маленький чоловік.
Багато
пригод довелося пережити Климкові по дорозі до Слов`янська та назад. У
хлопчика була можливість влаштувати власне життя, залишившись у тітки
Марини за сина, як вона його і просила. Але Климко розумів, що він
відповідає не лише за себе, а й за тих людей, які чекали на його
повернення. Мало хто з сучасних однолітків Климка переймався б цим.
Хлопець повернувся на рідну станцію, принісши сіль та харчі. Але так і
не вдалося йому побачити обличчя близьких: автоматна черга перервала
його життя. Фашисти не дивилися, чи то дорослий, чи то дитина – ворог.
Так і не зміг Климко побачити Наталю Миколаївну та Зульфата…
<span>Мене
вразив головний герой Климко. Я вважаю, що Климко був
надзвичайною людиною. Він завжди думав про тих, хто поряд і навіть про
тих , кого вже не було – наприклад, збирався посадити вишню на могилі
дядька Кирила. Хлопець був дуже сміливим, адже не побоявся піти аж до
Слов`янська, розуміючи, що іншого виходу в нього немає. Також мені
подобається у Климкові його доброта та безкорисливість. Він намагається
допомогти всім навкруги: для вчительки та її донечки принести солі зі
Слов`янська, допомогти по господарству тітці Марині, навіть врятувати
солдата, який тікає від фашистів, вказавши йому, куди бігти. Климко не
думав про себе, він опікувався іншими, близькими йому людьми, був
відповідальний та турботливий. Тому мені дуже шкода, що повість
закінчилася саме так. Хоча, на мою думку, автор цим прагне показати, що
війна – надзвичайно жорстока річ і ми не повинні припустити її
повторення.</span>
Глухой зимой нашу школу взбудоражило невероятное событие: к нам едет фотограф из города. Фотографировать он будет «не деревенский люд, а нас, учащихся овсянской школы». Возник вопрос — где селить такого важного человека? Молодые учителя нашей школы занимали половину ветхого домишки, и у них был вечно орущий малыш. «Такую персону, как фотограф, неподходяще было учителям оставить у себя». Наконец фотографа пристроили у десятника сплавной конторы, самого культурного и уважаемого человека в селе.
Весь оставшийся день школьники решали, «кто где сядет, кто во что оденется и какие будут распорядки». По всему выходило, что меня и левонтьевского Саньку посадят в самый последний, задний ряд, поскольку мы «не удивляли мир прилежанием и поведением». Даже подраться не получилось — ребята просто прогнали нас. Тогда мы начали кататься с самого высокого обрыва, и я начерпал полные катанки снега.
Ночью у меня начали отчаянно ныть ноги. Я застудился, и начался приступ болезни, которую бабушка Катерина называла «рематизня» и утверждала, что я унаследовал её от покойной мамы. Бабушка лечила меня всю ночь, и уснул я только под утро. Утром за мной пришёл Санька, но пойти фотографироваться я не смог, «подломились худые ноги, будто не мои они были». Тогда Санька заявил, что тоже не пойдёт, а сфотографироваться успеет и потом — жизнь-то долгая. Бабушка нас поддержала, пообещав свезти меня к самому лучшему фотографу в городе. Только меня это не устраивало, ведь на фото не будет нашей школы.
Продолжение после рекламы:
В школу я не ходил больше недели. Через несколько дней к нам зашёл учитель и принёс готовую фотографию. Бабушка, как и остальные жители нашего села, относилась к учителям очень уважительно. Они ко всем были одинаково вежливы, даже к ссыльным, и всегда готовы были помочь. Даже Левонтия, «лиходея из лиходеев», наш учитель смог утихомирить. Помогали им деревенские, как могли: кто за дитём посмотрит, кто горшок молока в избе оставит, кто воз дров привезёт. На деревенских свадьбах учителя были самыми почётными гостями.
Работать они начинали в «доме с угарными печами». В школе не было даже парт, не говоря уже о книжках с тетрадками. Дом, в котором разместилась школа, срубил ещё мой прадед. Я там родился и смутно помню и прадеда, и домашнюю обстановку. Вскоре после моего рождения родители отселились в зимовье с протекающей крышей, а ещё через некоторое время прадеда раскулачили.
Раскулаченных тогда выгоняли прямо на улицу, но родня не давала им погибнуть. «Незаметно» бездомные семьи распределялись по чужим домам. Нижний конец нашего села был полон пустых домов, оставшихся от раскулаченных и высланных семей. Их-то и занимали люди, выброшенные из родных жилищ накануне зимы. В этих временных пристанищах семьи не обживались — сидели на узлах и ждали повторного выселения. Остальные кулацкие дома занимали «новожители» — сельские тунеядцы. За какой-нибудь год они доводили справный дом до состояния хибары и переселялись в новый.
Из своих домов люди выселялись безропотно. Только один раз за моего прадеда заступился глухонемой Кирила. «Знавший только угрюмую рабскую покорность, к сопротивлению не готовый, уполномоченный не успел даже и о кобуре вспомнить. Кирила всмятку разнёс его голову» ржавым колуном. Кирилу выдали властям, а прадеда с семьёй выслали в Игарку, где он и умер в первую же зиму.
В моей родной избе сперва было правление колхоза, потом жили «новожители». То, что от них осталось, отдали под школу. Учителя организовали сбор вторсырья, и на вырученные деньги купили учебники, тетради, краски и карандаши, а сельские мужики бесплатно смастерили нам парты и лавки. Весной, когда тетради кончались, учителя вели нас в лес и рассказывали «про деревья, про цветки, про травы, про речки и про небо».
Уже много лет прошло, а я всё ещё помню лица моих учителей. Фамилию их я забыл, но осталось главное — слово «учитель». Фотография та тоже сохранилась. Я смотрю на неё с улыбкой, но никогда не насмехаюсь. «Деревенская фотография — своеобычная летопись нашего народа, настенная его история, а ещё не смешно и оттого, что фото сделано на фоне родового, разорённого гнезда».