"Я знал одной лишь думы власть, Одну - но пламенную страсть: Она, как червь, во мне жила, Изгрызла душу и сожгла. Она мечты мои звала От келий душных и молитв В тот чудный мир тревог и битв, Где в тучах прячутся скалы, Где люди вольны, как орлы" - 1) главный герой поэмы хотел жить: сражаться, защищать,- хотел быть свободным человеком; "В душе я клятву произнес: Хотя на миг когда-нибудь Мою пылающую грудь Прижать с тоской к груди другой, Хоть незнакомой, но родной"- 2) найти родных и свою Родину; "Я молод, молод... Знал ли ты Разгульной юности мечты? Или не знал, или забыл, Как ненавидел и любил; Как сердце билося живей При виде солнца и полей С высокой башни угловой, Где воздух свеж и где порой В глубокой скважине стены, Дитя неведомой страны, Прижавшись, голубь молодой Сидит, испуганный грозой? Пускай теперь прекрасный свет Тебе постыл; ты слаб, ты сед, И от желаний ты отвык. Что за нужда? Ты жил, старик! Тебе есть в мире что забыть, Ты жил, - я также мог бы жить!"- 3) хотел жить как обычный человек: ненавидеть, любить, восхищаться окружающем миром, созидать, чувствовать природу.
Моя олимпиада спортивная она то золото то бронза любимая моя для умных и разумных придумана она
Времена кружевных жабо и кринолинов канули в Лету (т.е.забылись)
Беда, словно Дамоклов меч, нависла над деревней.
Черпать воду чайной ложкой - Сизифов труд.
В романтической поэзии очень актуальна проблема, включающая вопросы о человеке и природе, месте человека в мире, о соотношении природного и культурного начал в жизни человека. Для лирики Лермонтова характерен жанр пейзажной миниатюры, а пейзаж часто переходит в философские размышления о жизни, в медитацию. Образы природы часто аллегоричны и символичны, в них раскрывается мир лирического героя. Наконец, тема природы часто ассоциируется с темой родины. Это также очень характерно для лирики Лермонтова.
Ветка – поэтический символ. Известно, что восточные мотивы в русской поэзии связаны с провозглашением стойкости и личного мужества. За «судьбами» ветки пальмы, людей встает судьба поэта, и обращение к ветке обретает характер обращения к себе. Вопросы скрывают и одновременно приоткрывают путь душевному беспокойству поэта, причем сквозь интимность и уединенность общения проступает христианская заинтересованность («Скажи…», «Поведай…»). Поэт, в отличие от благостного мира образной, пребывает в ином – тревожном – бытии, он не знает «мира и отрады» и по контрасту с веткой («заботой тайною хранима») – беззащитен.
Вопросы, адресуемые ветке, проясняют причины самоуглубленности и заостряют внимание на тягостном душевном состоянии поэта, угадывающего в «историях» ветки, пальмы и людей превратности своей предстоящей судьбы. На почве христианской мифологии возникает поэтическая образность «Ветки Палестины».
