Тарас Бульба считает, что смысл его жизни - служить своей вере и родине. Бульба готов умереть за друзей, Украину и за православие. Бульба очень плохо относится к полякам и бьется с ними до последней капли крови за веру, честь и казачество.
Бульба давно не защищал отчизну и не воевал. Поэтому после приезда сыновей из бурсы, Тарас решил ехать с ними в Сечь - оплот казачества у самих границ. Там он будет жить на широкую ногу. Поехал он туда, потому что ему была скучна жизнь дома с женой.
Но перед своим отъездом на Сечь, Тарас принимает своих сыновей. Он смеется над их одеждами как бы шутя, но на самом деле у него жесткие требования к сыновьям: “Вы должны смело стоять за веру свою и все казачество”, “Если продадитесь и измените родине, то лучше пусть вы сгинете к чертям”. Но при этом Тарас относится к своим сыновьям, как к товарищам
Лесной хозяин
Напечатать
Расскажу,
как было в лесу перед самым дождем. Наступила такая тишина, было такое
напряжение в ожидании первых капель, что, казалось, каждый листик,
каждая хвоинка силилась быть первой и поймать первую каплю дождя. И так
стало в лесу, будто каждая мельчайшая сущность получила свое
собственное, отдельное выражение.
Так вхожу я к ним в это время,
и мне кажется: они все, как люди, повернулись ко мне лицами
и по глупости своей у меня, как у Бога, просят дождя.
— А ну-ка, старик, — приказал я дождю, — будет тебе всех нас томить, ехать так ехать, начинай!
Но дождик в этот раз меня не послушался, и я вспомнил о своей новой
соломенной шляпе: пойдет дождь — и шляпа моя пропала. Но тут, думая
о шляпе, увидел я необыкновенную елку. Росла она, конечно, в тени,
и оттого сучья у нее когда-то были опущены вниз. Теперь же, после
выборочной рубки, она очутилась на свету, и каждый сук ее стал расти
кверху. Наверно, и нижние суки со временем поднялись бы, но ветки эти,
соприкоснувшись с землей, выпустили корешки и прицепились… Так под елкой
с поднятыми вверх сучьями внизу получился хороший шалашик. Нарубив
лапнику, я уплотнил его, сделал вход, устелил внизу сиденье. И только
уселся, чтобы начать новую беседу с дождем, как вижу, против меня,
совсем близко, пылает большое дерево. Быстро схватил я с шалаша лапник,
собрал его в веник и, стегая по горящему месту, мало-помалу пожар
затушил раньше, чем пламя пережгло кору дерева кругом и тем сделало бы
невозможным движение сока.
Вокруг дерева место не было обожжено
костром, коров тут не пасли, и не могло быть подпасков, на которых все
валят вину за пожары. Вспомнив свои детские разбойничьи годы,
я сообразил, что смолу на дереве поджег, скорей всего, какой-нибудь
мальчишка из озорства, из любопытства поглядеть, как будет гореть смола.
Спустившись в свои детские годы, я представил себе, до чего же это
приятно взять чиркнуть спичкой и поджечь дерево.
Мне стало ясно,
что вредитель, когда загорелась смола, вдруг увидел меня и скрылся
тут же где-нибудь в ближайших кустах. Тогда, сделав вид, будто
я продолжаю свой путь, посвистывая, удалился я с места пожара и, сделав
несколько десятков шагов вдоль просеки, прыгнул в кусты и возвратился
на старое место и тоже затаился.
Недолго пришлось мне ждать
разбойника. Из куста вышел белокурый мальчик лет семи-восьми,
с рыжеватым солнечным запеком, смелыми, открытыми глазами, полуголый
и с отличным сложением. Он враждебно поглядел в сторону просеки, куда
я ушел, поднял еловую шишку и, желая пустить ее куда-то в меня, так
размахнулся, что перевернулся даже кругом себя. Это его не смутило;
напротив, он как настоящий хозяин лесов, заложил обе руки в карманы,
стал разглядывать место пожара и так сказал:
— Выходи, Зина, он ушел!
Вышла девочка, чуть постарше, чуть повыше и с большой корзиной в руке.
— Зина, — сказал мальчик, — знаешь что?
Зина глянула на него большими спокойными глазами и ответила просто:
— Нет, Вася, не знаю.
—
Где тебе! — вымолвил хозяин лесов. — Я хочу сказать тебе: не приди тот
человек, не погаси он пожар, то, пожалуй, от этого дерева сгорел бы весь
лес. Вот бы мы тогда поглядели!
— Дурак ты! — сказала Зина.
— Правда, Зина, — сказал я. — Вздумал чем хвастаться, настоящий дурак!
И как только я сказал эти слова, задорный хозяин лесов вдруг, как теперь говорят, «смылся».
А Зина, видимо, и не думала отвечать за разбойника. Она спокойно
глядела на меня, только бровки ее поднялись чуть-чуть удивленно.
При виде такой разумной девочки мне захотелось обратить всю эту историю
в шутку, расположить ее к себе и потом вместе обработать хозяина лесов.
Как раз в это время напряжение всех живых существ, ожидающих дождя,
дошло до крайности.
— Зина, — сказал я, — смотри, как все
листики, все травинки ждут дождя. Вон заячья капуста даже на пень
забралась, чтобы захватить первые капли.
Девочке моя шутка понравилась, она милостиво мне улыбнулась.
— Ну, старик, — сказал я дождю, — будет тебе всех нас томить, начинай, поехали!
И в этот раз дождик послушался, пошел. А девочка серьезно, вдумчиво
сосредоточилась на мне и губки поджала, как будто хотела сказать: «Шутки
шутками, а все-таки дождик пошел».
— Зина, — сказал я поспешно, — скажи, что у тебя в этой большой корзине?
Она показала: там было два белых гриба. Мы уложили в корзину мою новую
шляпу, закрыли папоротником и направились от дождя в мой шалаш. Наломав
еще лапнику, мы укрыли его хорошо и залезли.
— Вася! — крикнула девочка. — Будет дурить, выходи!
И хозяин лесов, подгоняемый проливным дождем, не замедлил явиться.
Как только мальчик уселся рядом с нами и захотел что-то сказать, я поднял вверх указательный палец и приказал хозяину:
— Ни гугу!
И все мы трое замерли.
Невозможно передать все прелести пребывания в лесу под елкой во время
теплого летнего дождя. Хохлатый рябчик, гонимый дождем, ворвался
в середину нашей густой елки и уселся над самым шалашом. Совсем на виду
под веточкой устроился зяблик. Ежик пришел. Проковылял мимо заяц.
И долго дождик шептал и шептал что-то нашей елке. И мы долго сидели,
и все было так, будто настоящий хозяин лесов каждому из нас отдельно
шептал, шептал, шептал…
