Это может быть следующим образом изложено от лица Пети Ростова:
Я не гожусь в главные герои, но мое пребывание в отряде Денисова позволили мне и моим сражающимся соотечественникам ощутить и осознать всю бесчеловечность и жестокость любой войны. С тех пор, как я попал в свой полк в отряде Денисова, а затем и в действующую армию, я пребывал в возбужденном и радостном состоянии. Однако мне всегда казалось, что все самое геройское происходит где-то там, без меня. Поэтому, узнав об отправке человека к Денисову, я стал говорить генералу, что это должен быть именно я. Просьбу удовлетворили, но с условием ни в коем случае не участвовать в действиях отряда и, выполнив задание, сразу же вернуться назад. Так начинается моя история на войне { – как составляющая романа «Война и мир»}.
Отправляясь в отряд, я был уверен, что действительно не замедлю вскоре вернуться назад. Но увидев французов и узнав, что нынешней ночью непременно будет атака, я рассудил для себя так. что уважаемый мной до этого дня генерал – дрянь, а Денисов и его товарищи - герои. Следовательно, никак нельзя покидать отряд в трудное для него время.
Здесь я присутствовал при разговоре, происходившем в караулке. В избе офицеры устроили стол, на котором были водка и ром, хлеб и жареная баранина. Я поедал душистое мясо, и мне казалось, что в этот момент мне посчастливилось чувствовать себя влюбленным во всех людей. Я обратился к Давыдову и попросил отправить меня в самую главную… и дать команду. Во время разговора я подарил одному из офицеров свой складной нож, а потом вспомнил об изюме, что привез с собой: «Я привык жевать что-нибудь сладкое». А еще я пообещал прислать кофейник, который недавно приобрел у маркитанта. Здесь для меня произошел неловкий момент. Я вспомнил о пленном мальчике-французе и засомневался, не стыдно ли спросить о нем у офицеров? Наконец, покраснев, я все-таки поинтересовался, можно ли привести его в избу. А получив разрешение и расцеловав от счастья Денисова, я побежал на улицу. Висеня – как пленного прозвали солдаты – я увидел у костра. Я пригласил его в караулку, уверив, что ничего плохо ему не сделают. Действительно, мальчика накормили, одели в кафтан и решили оставить при партии. Все это время я старательно делал вид, что не обращаю на француза внимания, при этом, раздумывал, уместно ли дать ему денег.
Я увидел, как офицер, заметив барабанщика, начал говорить о неразумности оставлять в живых пленных. Денисов, придерживавшийся иной точки зрения, вступил с ним спор, во время которого я мысленно возражал. Я многого не понял из услышанного и отнес все к тому, что большие знают больше, чем я охватываю своим рассуждением. При этом я непременно решил сломить несогласие Денисова и получить разрешение отправиться в разведку. Наконец, Долохов напрямую спросил у меня: «Едем?». И в ту же минуту я дал утвердительный ответ.
Я и Долохов подготовились к заданию и переоделись во французскую форму и, проехав лагерь, направились к мосту. «Попадемся – не дамся живым», - шептал я. Вдруг послышался окрик на французском. Долохов уверенно пояснил, что отстал с товарищем от своего полка и хотел бы найти полковника. Часовой ответил, что командование находится в господской усадьбе, и я с Долоховым проехали дальше. Во дворе фермы, к которой мы подъехали, горел костер, у которого сидели несколько человек. Долохов и с ними завел разговор. Офицер спросил у Долохова, много ли русских на дороге, каково положение дел в войске, сколько пленных в отряде. Я испытывал страх, что сейчас весь наш обман раскроется, но держался. А офицер все расспрашивал. Наконец, он попрощался, и мы направились дальше. У моста Долохов просил передать Денисову, что утром нужно будет наступать по сигналу, а сам остался на этой стороне.
В ночь перед боем, перед перед важным для меня и моих товарищами событием, я сильно волновался.
Я, все еще пребывавший под впечатлением, отправился на двор, где рассказал сидевшему под фурой казаку о поездке. Затем я попросил наточить свою саблю и присел рядом. Вдруг мне показалось, что я нахожусь в каком-то волшебном мире, где вместо караулки я видел пещеру, вместо костра – глаз чудовища, а сам я сидел на высокой башне. Все вокруг было нереальным, и я закрыл глаза. В голове моей звучала торжественная музыка, которая становилась все громче и отчетливее. Наконец, я понял, что это сновидение. Сквозь дрему я руководил звуками, внимая их красоте. Я думал о себе, что я мальчишка, далекий от мира жестокости, оказался вэтом самом мире жестокости ...
(...)
И пр. и тому подобное.
