<span>В истории русской
литературы восемнадцатого века Гавриил Романович Державин занимает особое
место. </span>
Ода — один из жанров
лирической поэзии, широко распространившийся в пору господства литературного
направления под названием «классицизм». Термин «классицизм» произошел (от
латинского слова classicus, что значит «образцовый». В основе этого
литературного направления лежали идеи просветителей, которые на первое место в
жизни ставили достижения разума, а целью человеческой деятельности считали
стремление к идеалу. Окружающий мир не соответствует идеалу. Он должен быть
преображен в нужном для писателя направлении. Соответственно, и героями
произведений классицистов могли быть не рядовые люди, а те, в чьих деяниях это
стремление к идеалу проявлялось наиболее ярко. То есть в первую очередь
властители, цари.
Ода Державина, написанная в 1782 году, имеет
существенные художественные особенности, отличающие ее от классической
ломоносовской торжественной оды. У Ломоносова императрица предстает перед
читателем в своем «божественном» качестве — как помазанница Божия. И при этом
лишена каких-либо индивидуальных, личностных черт. Поэт воспевает императрицу,
вознося хвалы ее государственным деяниям.
Державинский подход к адресату своего стихотворения
более разносторонен. Называя Екатерину «богоподобной царевной», поэт в то же
время изображает ее в разных ракурсах, что делает образ императрицы живым и
приближенным к читателю. Более того, ода Державина, при легкой сатирической
направленности, отличается шутливым тоном, приближенным к обыденности
материалом, обильным использованием выражений из повседневной речи.
<span>Уже само название оды носит шутливый оттенок.
Используя его, поэт как бы намекает монархине о том, что она и сама имеет
отношение к литературному творчеству. Таким образом, наряду со всеми признаками
классической оды, в стихотворении возникают элементы дружеского послания.
Екатерина, как известно, занималась сочинительством. Одним из ее литературных
опытов стала «Сказка о царевиче Хлоре», которую она написала для своего внука —
будущего императора Александра Первого. Имя героини оды «Фелица», что в
переводе означает «счастливая», также заимствовано поэтом из этой сказки. Так
в его произведении возникает игровой элемент, придающий некий не вполне
официальный характер всей оде. Причем Державин не сомневается, что императрица
не только не будет на него в обиде, но и по достоинству оценит такой диалог
двух равноправных служителей муз. Из того же игрового ряда и именование себя
и сановников Фелицы мурзами. Для Державина тут присутствует и
автобиографический момент, так как сам он вел свою родословную от татарского князя
(мурзы) Багрима, служившего великому московскому князю Василию Темному.Однако
шутливый тон и игровое обрамление не лишают оду ее основного хвалебного смысла.
Вероятно, именно поэтому императрица благосклонно отнеслась к шуточному
характеру стихотворения.</span>
Вот тебе держи выбирай что нибудь.Раз у отца, в кабинете, Саша портрет увидал,
Изображён на портрете
Был молодой генерал.
«Кто это? - спрашивал Саша. -
Кто?..» - «Это дедушка твой». -
И отвернулся папаша,
Низко поник головой.
«Что же не вижу его я?»
Папа ни слова в ответ.
Внук, перед дедушкой стоя,
Зорко глядит на портрет:
«Папа, чего ты вздыхаешь?
Умер он... жив? говори!»
- «Вырастешь, Саша, узнаешь».
- «То-то... ты скажешь, смотри!..»
II
«Дедушку знаешь, мамаша?» -
Матери сын говорит.
«Знаю», - и за руку Саша
Маму к портрету тащит,
Мама идёт против воли.
«Ты мне скажи про него,
Мама! недобрый он, что ли,
Что я не вижу его?
Ну, дорогая! ну, сделай
Милость, скажи что-нибудь!»
- «Нет, он и добрый и смелый,
Только несчастный». - На грудь
Голову скрыла мамаша,
Тяжко вздыхает, дрожит -
И зарыдала... А Саша
Зорко на деда глядит:
«Что же ты, мама, рыдаешь,
Слова не хочешь сказать!»
- «Вырастешь, Саша, узнаешь.
Лучше пойдём-ка гулять...»
III
В доме тревога большая.
Счастливы, светлы лицом,
Заново дом убирая,
Шепчутся мама с отцом.
Как весела их беседа!
Сын подмечает, молчит.
«Скоро увидишь ты деда!» -
Саше отец говорит...
Дедушкой только и бредит
Саша, - не может уснуть:
«Что же он долго не едет?..»
- «Друг мой! Далёк ему путь!»
Саша тоскливо вздыхает,
Думает: «Что за ответ!»
Вот наконец приезжает
Этот таинственный дед.
IV
Все, уж давно поджидая,
Встретили старого вдруг...
Благословил он, рыдая,
Дом, и семейство, и слуг,
Пыль отряхнул у порога,
С шеи торжественно снял
Образ распятого бога
И, покрестившись, сказал:
«Днесь я со всем примирился,
Что потерпел на веку!..»
Сын пред отцом преклонился,
Ноги омыл старику;
Белые кудри чесала
Дедушке Сашина мать,
Гладила их, целовала,
Сашу звала целовать.
Правой рукою мамашу
Дед обхватил, а другой
Гладил румяного Сашу:
«Экой красавчик какой!»
Дедушку пристальным взглядом
Саша рассматривал, - вдруг
Слёзы у мальчика градом
Хлынули, к дедушке внук
Кинулся: «Дедушка! где ты
Жил-пропадал столько лет?
Где же твои эполеты,
Что не в мундир ты одет?
Что на ноге ты скрываешь?
Ранена, что ли, рука?..»
- «Вырастешь, Саша, узнаешь.
Ну, поцелуй старика!..»
V
Повеселел, оживился,
Радостью дышит весь дом.
С дедушкой Саша сдружился,
Вечно гуляют вдвоём.
Ходят лугами, лесами,
Рвут васильки среди нив;
Дедушка древен годами,
Но ещё бодр и красив,
Зубы у дедушки целы,
Поступь, осанка тверда,
Кудри пушисты и белы,
Как серебро борода;
Строен, высокого роста,
Но как младенец глядит,
Как-то апостольски просто,
Ровно всегда говорит...
VI
Выйдут на берег покатый
К русской великой реке -
Свищет кулик вороватый,
Тысячи лап на песке;
Барку ведут бечевою,
Чу, бурлаков голоса!
Ровная гладь за рекою -
Нивы, покосы, леса.
Лёгкой прохладою дует
С медленных, дремлющих вод...
Дедушка землю целует,
Плачет - и тихо поёт...
«Дедушка! что ты роняешь
Крупные слёзы, как град?..»
- «Вырастешь, Саша, узнаешь!
Ты не печалься - я рад...
VII
Рад я, что вижу картину
Милую с детства глазам.
Глянь-ка на эту равнину -
И полюби её сам!
Две-три усадьбы дворянских,
Двадцать господних церквей,
Сто деревенек крестьянских
Как на ладони на ней!
У лесу стадо пасётся -
Жаль, что скотинка мелка;
Песенка где-то поётся -
Жаль - неисходно горька!
Ропот: «Подайте же руку
Бедным крестьянам скорей!»
Тысячелетнюю муку,
Саша, ты <span />
Эти никчемные души могли обогатить шустрого Чичикова разными способами. Но, для начала, обратимся к истории того времени.
Каждый помещик указывал количество крепостных душ в особом списке (ревизских сказках), который затем передавался в отделы ревизий (переписи). Так как переписи (ревизии) проводились достаточно редко, примерно раз в десять лет, а пересчитывать крепостным «по головам», естественно, в голову никому не приходило, понятно, что на протяжении этих лет помещик владел тем количеством крепостных, которое и значилось по этим спискам. Какая же от этого практическая польза или вред?
Во-первых, из этого списка государство получало сведения о количестве возможных рекрутов на случай мобилизации или рабочей силы, способной произвести определенное количество продукции. На каждую крепостную душу (человека) помещик был обязан платить подушный налог. Естественно, платить за мертвых, будто они еще живые, помещику невыгодно. Поэтому понятно, почему местные помещики достаточно легко продавали за бесценок (а некоторые, как, например, Манилов, и вовсе отдавали даром) эти мертвые души, которые до следующей, еще нескорой, переписи будут числиться живыми. Выгода помещиков продать мертвые души понятна, но, зачем же они Чичикову?
Первая выгода лежит на поверхности. Покупая мертвых по сути, но вполне живых и работоспособных, по документам, Чичиков становится вполне зажиточным помещиком. Его сильно возросший статус практически открывает дорогу к браку с любой, самой богатой невестой, а значит, еще большему увеличению его достатка (и на этот раз вполне реального) за счет ее приданого. Но это самый простой и не самый выгодный способ обогащения. Ведь к желаемому приданому прилагалась еще и невеста, а особого желания к добровольному лишению холостяцкой свободы Чичиков ни разу на протяжении всего романа не высказывал.
Другой, более выгодный, способ обогащения, и более сложен. Это многоходовая комбинация включала в себя несколько этапов оригинального бизнес-плана (назовем его так современно).
В начале 19 века и до самой отмены крепостного права аграрная Россия была заинтересована в том, чтобы помещичьи хозяйства не были полностью разорены, и поэтому разрешала многократно закладывать и перезакладывать помещичье имущество (землю) для получения кредита в банке. Но совершать сделки с землей лицемерная крепостная Россия разрешала только вместе с закрепленными за помещиком (то есть, за его землей) крепостными крестьянами. Следовательно, чтобы получить кредиты, Чичикову нужна была не только земля (которой у него не было), но и крепостные души.
Чичиков гением Гоголя придумал грандиозную аферу: купить мертвые души, живые по документам (то есть, умершие в период между переписями) для вывода в Херсонскую губернию, (в то время осваивалась огромная территория Новороссия), где земля раздавалась бесплатно. Кроме того, при заселении южных губерний на «прокорм» крепостных душ банки выдавали дотации, по 200 рублей за одну душу. При достаточно большом количестве крепостных душ получалась сумма довольно внушительная.
Потому и скупал Чичиков за бесценок мертвые души, что, чем большее количество душ числится у него на бумаге, тем больший кредит ему бы выдали. Когда бы дело дошло до возврата кредита, Чичиков просто посоветовал бы банку забрать в качестве оплаты заложенное имущество (землю вместе с крепостными), при тогдашней цене за одного крепостного до 500 руб. И не его вина, дескать, что эти души бы к тому времени оказались мертвыми.
Итак, цель Чичикова – получение стартового капитала, получение кредита под залог крепостных душ вместе с землей. Следовательно, в Опекунский совет Воспитательного дома, в котором он собирался брать кредит, нужно было предоставить свидетельство о собственности на землю (полученную в Херсонской области бесплатно) и купчие крепост