Я очень люблю роман "Война и мир" .Мне нравятся его герои ,события ,размышления и язык ,которым произведение написано .Моя бабушка говорит ,что перечитывала роман несколько раз и всегда узнавала для себя что - то новое ,открывала другие образы и понятия .У меня такого опыта пока нет ,но зато есть любимые страницы и любимые герои .Мне очень нравятся эпизоды именин Наташи,страницы ,где совершенно наивный Пьер не участвует в борьбе за наследство .Мне нравится ,как Пьер ,подняв массивную мраморную крышку столика,заставил "мраморную "Элен с визгом убежать из гостиной .Мне нравится старый князь Болконский и все его чудачества .Мне многое нравится в романе .Но мои любимые страницы не об этом- не о мире .А о войне .О русских людях ,об их любви к своей стране и к Москве .
Я с полным восхищением читала те страницы "Войны и мира ",где рассказывалось о том ,как Наполеон шел на Москву и как реагировали жители Москвы на его приход .Поразило меня то ,что люди ,для которых французский язык был родным ,отказались не только принести на Поклонную гору ключи от города ( что безропотно проделывали депутации в странах Европы),но и просто покинули город . Бросили свои дворцы ,наполненные богатствами ,винами ,серебром ,мехами и прочими сокровищами .Никто не хотел быть под "УЗУРПАТОРОМ",Наполеона ждала пустая Москва.Жители Москвы "сделали то великое дело ,которое спасло Россию "( так написал Толстой)
А вот что произошло в доме Ростовых ,которые тоже решили уехать из Москвы :
"... папенька хотел отдать все подводы под раненых, — сказал Петя. — Мне Васильич сказал. По-моему...
— По-моему, — вдруг закричала Наташа —, это такая гадость, такая мерзость, такая... я не знаю! Разве мы немцы какие-нибудь?.. — Горло её задрожало от судорожных рыданий, и она, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
<span> — </span>Это гадость! Это мерзость!<span> — закричала она. — Это не может быть, чтобы вы приказали.</span>
— Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! — закричала она. — Они остаются!..
— Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
<span> — </span>Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька;<span> это ни на что не похоже... Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка... Маменька, ну что нам-то, что мы увезём, вы посмотрите только, что на дворе... Маменька!.. Это не может быть!..</span>
— Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому-нибудь! — сказала графиня, ещё не вдруг, сдаваясь.
— Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
— Mon cher, ты распорядись, как надо... Я ведь не знаю этого, — сказала она, виновато опуская глаза.
— Яйца... яйца курицу учат... — сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, .
— Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. — спрашивала Наташа. — Мы все-таки возьмём всё самое нужное... — говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала на двор.
<span> Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. "
</span>В этих страницах все : и патриотизм ,и бескорыстие ,и бесшабашность и, необдуманность ( ведь на подводах было приданое Наташи ,а семья была разорена.)Но как прекрасны эти благородные порывы .Как мы любим за них непрактичных Ростовых !
Многому может нас научить роман Толстого .Я его буду перечитывать вновь и вновь .
<span>Солнце выглянуло давно на расчищенном небе и живительным, теплотворным светом своим облило степь. Все, что смутно и сонно было на душе у казаков, вмиг слетело; сердца их встрепенулись, как птицы. Степь, чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений; одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше: вся поверхность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный Бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался Бог весть в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха; вон она пропала в вышине и только мелькает одною черною точкою! вон она перевернулась крылами и блеснула перед солнцем!. . Черт вас возьми, степи, как вы хороши! Вечером вся степь совершенно переменялась: все пестрое пространство ее охватывалось последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень перебегала по нем, и она становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще; каждый цветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием. По небу, изголуба-темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрогивался до щек. Вся музыка, звучавшая днем, утихала и сменялась другою. Пестрые суслики выпалзывали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь свистом. Трещание кузнечиков становилось слышнее. Иногда слышался из какого-нибудь уединенного озера крик лебедя и, как серебро, отдавался в воздухе. Путешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег, раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себе кулиш; пар отделялся и косвенно дымился на воздухе. Поужинав, казаки ложились спать, пустивши по траве спутанных коней своих. Они раскидывались на свитках. На них прямо глядели ночные звезды. Они слышали своим ухом весь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву: весь их треск, свист, стрекотанье, — все это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух. Если же кто-нибудь из них подымался и вставал на время, то ему представлялась степь усеянною блестящими искрами светящихся червей.</span>
