Действительную военную службу Суворов начал в 1748 году в чине капрала, хотя дворянские дети начинали ее в офицерском чине. Суворов хорошо узнал настоящую солдатскую жизнь. В 1754 году ему было присвоено офицерское звание поручика и он был назначен в Ингерманландский пехотный полк. Редкие строевые учения, караульная служба, а потом исполнение тыловых интендантских должностей не удовлетворяли Суворова и, по просьбе отца, его направили в легкий корпус генерал-поручика Берга. Суворов отличился уже во время Семилетней войны, в особенности у Кунерсдорфа. Он участвовал в первой русско-турецкой войне и в подавлении восстания Пугачева. В ходе второй русско-турецкой войны, уже в чине генерала, он одерживал блестящие победы при Кинбурне в 1787 году и под Очаковом в 1788 году, где наголову разбил турецкую армию. Во время Бессарабской кампании он приступом взял сильнейшую турецкую крепость Измаил (март 1790 года). В 1794 году Суворов подавил польское национально-освободительное восстание; за взятие Варшавы был произведен в фельдмаршалы. В 1795–1796 годах командовал войсками в Польше, потом на Украине. Будучи любимым полководцем Екатерины II, после вступления на престол Павла I Суворов впал в немилость. Он решительно выступил против насаждения в войсках прусских порядков, за что в феврале 1797 года был уволен в отставку и сослан в имение Кончанское Новгородской губернии.
Однако в феврале 1799 года, в связи с образованием 2-й антифранцузской коалиции с участием России, Павел I по просьбе союзников назначил Суворова главнокомандующим русскими войсками, направленными в Италию. Суворову были подчинены и австрийские войска. В ходе похода 1799 года войска под командованием Суворова разгромили в нескольких сражениях французские войска, освободив от них всю Северную Италию.
Направленный в Швейцарию для соединения с корпусом Римского-Корсакова, Суворов взял перевал Сен-Готард и Чертов мост, но русский корпус к этому времени уже был разбит и армия Суворова оказалась окруженной французами. Суворов сумел с боем пробиться из окружения. Хотя цель Швейцарского похода не была достигнута, Суворов, показавший в тяжелейших условиях альпийского перехода, на что способны русские солдаты, получил высшее воинское звание – генералиссимус.
В октябре 1799 года Павел I разорвал союз с Австрией и отозвал войска Суворова в Россию. Походы 1799 года надломили силы 70-летнего полководца и в апреле 1800 года Суворов больным вернулся в Петербург.
Жизнь Суворова была трудной, он бывал много раз ранен, терпел лишения и обиды. Невзгоды переносил мужественно, его прямой характер не позволял мириться с несправедливостью. Суворов велик не только как полководец, не знавший поражений (подсчитано, что он дал более 60 сражений и боев и все их выиграл), он был создателем военной доктрины и новой стратегии и тактики войн. Свои взгляды Суворов развил в трудах "Полковое учреждение" (1765), "Наука побеждать" (1795), записках и инструкциях. Он воспитал талантливых русских военачальников Михаила Кутузова, Николая Раевского, Петра Багратиона, Алексея Ермолова и др.
Александр Суворов был награжден всеми высшими орденами России, в т.ч. орденами Св.Георгия 1, 2 и 3-й степени, Золотой шпагой с бриллиантами, орденами Австрии, Пруссии, Франции, Сардинии, Баварии, Польши.
Героиня Дуня, так же, как и в истории о блудном сыне, бросила отца и уехала к Минскому, ничего ему не сказав об отъезде. Несколько лет Дуня не вспоминала свой отчий дом и жила счастлива и богато, ни в чем не нуждалась, в том числе она совершенно не думала о том, как живет её родной отец, и жив ли он.
Дуня жила счастливо и беззаботно, думая лишь о том, как ей хорошо. В это время, отец Самсон очень переживал разлуку с дочерью, хотел, чтобы она вернулась или хотя бы навестила его, объяснила свой поступок. Он бы понял ее и смог отпустить снова к Минскому, достаточно лишь было знать, что у дочери всё хорошо. Ведь Дуня для Самсона была единственной дочерью, единственной радостью и смыслом жизни.
Жилин- существует такая пословица "тянуть жилы", из-за всех сил стараться.вытягивать из беды и себя, и других.
Костылин-от "костыли", он не только мешает Жилину, тянет его вниз, как костыли человека,но и сам не хочет спастись.
Гурасим очень любил Муму.Но из за её гавканий Барыня заставила её убить.Герасим был очень добрым заботливым и трудолюбивым.И он не мог не послушаться барыни ведь он был крестьянским,а они привыкли не врать.Ведь если бы Герасим не убил бы её,то барыня бы его убила.
<span>Мы были в Серпухове весной 45-ого.<span> </span>После всего пережитого на фронте, госпиталь казался галлюцинацией. Взяли Вену, захватили Будапешт. Радио в палате не замолкало даже ночью. «война тоже самое. что и шахматы, Е-два — е-четыре, бац, нет пешки!», - высказал своё мнение Саша Селиванов, родившийся на Волге потомок татар. Саша получил кличку Самоходка: его толсто забинтованная раненная нога возвышалась над кроватью как пушка. «Нешто не навоевался?» -пробасил<span> </span>мой сосед с правой стороны Бородухов. Он был в возрасте и происходил из мезенских лесовиков. По левую сторону от меня лечился солдат Копёшкин. На его теле не было ни единого<span> </span>живого места:<span> </span>у него повреждены шейные позвонкибыли, перебиты обе рукии были ещё какие-то увечья. Его поместили в цельный нагрудный гипс, голова его была прибинтована к лубку. Копёшкин лежал в одном положении, навзничь, руки были согнуты в локтях и забинтованы до самых пальцев. В последнее время ему стало хуже. Говорил он без голоса, только шевелил губами. Какая-то хворь убивала его изнутри, лицо совсем усохло. Однажды к нему пришло из дому письмо. Письмо вскрыли и дали листочек ему в руки. До конца дня письмо так и не сдвинулось в руках Копёшкина. Только на следующий день он попросил его перевернуть, а потом весь день рассматривал обратный адрес. Наконец-то сдался Берлин! Но война не прекращалась ни третьего мая, ни седьмого… Когда же всё закончится?! Только ночью восьмого мая я услышал хрумкавшие сапоги начальника госпиталя полковника Туранцева, который говорил с завхозом Звонарчуком : «Выдать всем чистое — белье, постель. Заколоть кабана. Затем, хорошо было бы к обеду вина...» Вдруг Саенко вскрикнул: «Все! Конец!». Потом счастливо матернулся на всю палату, не находя иных слов.<span> </span>В окно я увидел сочного малинового цвета ракету. За ней появилась зелёная ракета. А потом басом зазвучали гудки. Еле дотерпев до рассвета, все помчались на улицу. Коридор загудел от поскрипывания костылей, садик при госпитале мгновенно наполнился народом. Внезапно грянул оркестр: «Вставай, страна огромная...»<span> </span>До обеда мы сменили бельё и побрились, а потом тётя Зина разнесла нам суп из кабана. После Звонарчук принёс поднос с бордовыми стаканами : «Мы победили, товарищи».<span> </span>После такого замечательно обеда, захмелев, мы начали мечтать о возвращении домой, даже Копёшкин начал шевелить пальцами. Саенко в припрыжку подошёл к нему и поднёс своё ухо к нему: «Ага, понятно.Сказал, у них тоже очень даже хорошо. Это где же такое место ? А-а, ясно... Из Пензы ты». Мне захотелось представить родину Копёшкина. Я представил бревенчатую избу с тремя окошками, древо, подобное на перевёрнутый веник, а потом нарисовал это. Я дал ему эту неказистую картинку в руки. Он одобряюще кивнул превратившимся в стрелу носом. До вечера он продержал мой рисунок. Оказалось, его уже не было. Он умер незаметно, неизвестно во сколько времени. Его унесли санитары. Его стакан с вином мы выпили в его честь. Вечером снова полыхал праздничный салют.</span><span> </span>