Ответ:
Я прочитала рассказ Толстого «После бала», где одним из главных героев был полковник, отец Вареньки. Автор хотел показать читателям реальную картину того, как несправедлива порою бывает жизнь. И самое важное, что писатель вовсе не придумал несуществующую историю из головы, а описал произошедшие ранее события. В молодости Лев Николаевич услышал историю из уст своего брата, которая произвела на него огромное впечатление. История была о том, как был сперва наказан, а затем казнен несчастный солдат, ударивший офицера, который постоянно над ним издевался. Писатель был настолько поражен, что взял на себя защиту солдата перед судом,… но его не оправдали. Тяжелейший след остался на душе у Толстого. Всю жизнь он вспоминал это событие, но лишь через 50 лет после произошедшего, вдохновился написать рассказ. Для его построения, Толстой использовал контрастное описание двух эпизодов: светский бал, где внимательный и улыбчивый полковник танцует вместе со всеми и наказание солдата, проведенное под жестоким надзором того же самого полковника. Чем ярче, праздничнее видит читатель торжество в начале произведения, тем больше сострадания к солдату вызывает вторая часть рассказа. Повествование ведется от первого лица.
На балу полковник казался очень любезным и доброжелательным человеком, который безумно любит и уважает свою дочь. «Та же ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах». К тому же он производил впечатление интеллигентного, обладающим светскими, можно сказать, изысканными манерами мужчины. Несмотря на то, что он являлся полковником (А полковники, как я думаю, по своей профессии должны быть весьма жесткими, строгими и грубоватыми), в начале рассказа представлялся мне чутким, благородным и добрым. Мне думалось, такой военноначальник точно не даст в обиду своих солдат, будет с ними честным, справедливым и при этом не слишком жестоким. Но я ошиблась!
После окончания бала полковника словно подменили! Оказалось, что служащий совсем не является тем человеком, каким мы его видели в первой части истории! Внезапно он превратился в злобного, гневного диктатора, вовсе не благородного, совершенно не учтивого. Во второй части произведения я решила, что он довольно подлый, гнусный, лицемерный негодяй. Он нагло пользовался своим положением, превосходством над бесправными солдатами. Больше всего меня удивило, как он ударил одного из солдат, пытавшегося хоть немного смягчить татарину наказание «И я видел как он своей сильной рукой бил по лицу испуганного малорослого слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил палку на спину татарина». Если холодность и жесткость полковника во время избиения татарина можно было принять за беспрекословное исполнение должностных обязанностей, то удар слабого солдата оправдать уже было нельзя! Конечно, выполнение долга, указаний - святое дело для каждого военного, но главное - не переусердствовать! Иначе можно не заметить, как превратишься в такого же злого подлеца.
Древнеэллинские сказания о мире титанов, титанических народов и
великанов как цельные, законченные фабулы не дошли до нас ни в форме
поэтических произведений, ни в прозаическом изложении. Однако у множества
древних авторов -- поэтов и ученых -- на протяжении полуторатысячелетней
разработки мифологических сюжетов в античном мире сохранилось немало
отрывочных упоминаний и намеков, связанных с этими сказаниями, исчезнувшими
еще в эпоху расцвета Эллады.
Издавна занимали меня сюжетные связи этих уцелевших осколков
мифологического наследия древних эллинов о мире титанов и приемы построения
античных мифов, но только годы спустя созрел замысел восстановить и выразить
в литературно-художественной форме утраченные сказания, отражающие самое
раннее детство творческой мысли эллинов.
Наивные, грандиозные и даже, при всей своей чудовищности, трогательные
образы их титанического мира, залитого отсветом мечты о золотом веке
человечества, не могут не пленять воображение не только юного, но и более
зрелого поколения.
Сказания о титанах служат как бы вступлением ко всему эпическому
наследию древнеэллинского мира с его героической мифологией. Самые великие
мысли человечества, возникшие в воображении поэта при первых лучах познания
природы и взаимоотношения людей, самые потрясающие душу чувства были
запечатлены в этих сказаниях с такой необычайной мощью и образностью, на
которую способно только воображение в эпоху самой ранней поэзии, когда
воображением познают и когда оно в образах мифа предвосхищает идеи и
открытия грядущей науки.
Из этого круга сказаний о титанах Эсхил извлек свой образ Прометея --
Зевсоборца.
Воссоздавая древние мифы, автор не стремился реставрировать стиль и
форму исчезнувших эпических сказаний. Автором руководило желание передать
самый дух и образы мифотворческой античной поэзии с наибольшей пластичностью
и внушить читателям любовь к этим огромным, титаническим людям с их
стихийными чувствами и первыми большими, столь человеческими печалями среди
радостного олимпийского мира.
Иногда от этих сказаний веет сказочными трагедиями, как от большинства
мифов, но их трагизм не удручает читателя, а пленяет и радует, подобно
трагизму грозовой тучи, разрешающемуся дождем и радостным вздохом природы и
людей. Самое темное в этом сказочном титаническом мире должно быть
проникнуто полным светом жизни, самое уродливое должно восхищать своей
возвышенностью.
Сказочнику-реставратору вряд ли остается другой путь для возрождения
давно утраченных старинных поведений.
Фабула сказаний о титанах развивается главным образом на фоне борьбы
старшего поколения богов -- бессмертных титанов Уранидов с младшим
поколением богов -- Кронидами. Предание объединило события их длительной
борьбы в сказание о великой битве между богами и титанами в Титаномахию. Она
включалась в древние стихотворные космогонии и теогонии -- в эпические
произведения о происхождении мира космоса и богов. От нее сохранился только
перечень имен титанов с краткими и глухими упоминаниями о судьбе некоторых
из них после победы богов Кронидов.
Отдельные намеки на эпизоды борьбы богов и титанов мы находим в
различных мифах, связанных с героями-полубогами,-- например, с Персеем,
Гераклом и др.
Центральной фигурой, вокруг которой объединены титаны, является Крон.
Центральной фигурой круга Кронидов является сын Крона -- молниевержец
Зевс. Но в "Сказаниях о титанах", составляющих эту книгу, их взаимная борьба
уже позади. Крон низвергнут в тартар. Над всем и всеми-- владычество Зевса.
Однако Зевс здесь еще не гомеров олимпиец, отец богов и людей. Его
одухотворение начнется позднее. Пока он только грозен и страшен и всех
превосходит мощью, ибо в его руке перун-молниемет.
Наступило господство Олимпийского пантеона. Перед нами открываются
грозные страницы предания об участи побежденных титанов. В далекой мгле
предания среди смутной для нас массы титанов выступают могучие образы и
звучат безобразные величественные имена. Они боги в борьбе с богами. О них
помнят, но дела их забыты. Их бессмертие становится столь же смутным, как
смутны самые массы титанов. В их именах еще скрытно бушуют стихии. У иных из
них страшные облики -- необъемные, неизъяснимые. В них моря, пучины, бури и
вихри, грозовые тучи, светила. В их ряды ворвались ужасающие хтонические,
подземные, существа, все чудовищное недр земли, пропастей и дебрей.
И сами титаны, былые боги, превращаются нередко в сказочных
людоедов-драконов, полузверей-полуптиц-полузмей, порой с девичьими головами,
невиданной красоты и свирепости.
И тут же, рядом с титанами, возникают новые исполины, дети Земли --
змееногие человекообразные существа -- гиганты.
Титаническое и гигантическое переплетается, хотя гиганты смертны, а
титаны бессмертны.
<span>
</span>
В Национальный корпус русского языка было предоставлено 1468 поэтических произведений Марины Цветаевой, в которых поэтесса использует красный цвет 250 раз в 123 документах. Был ли красный ее любимым цветом, сказать сложно, но самым часто упоминаемым однозначно.
В ее стихах не встречается много цветов, так как количество цветов, в принципе, бесконечно много, но одним из, которые никогда не упоминаются, можно назвать коричневый.