Я антоним к слову "ЗНОЙ",
Я в реке в тени густой,
И в бутылке лимонада,
а зовут меня ...
ПРОХЛАДА.
Я антоним к слову "ЛЕТО",
В шубу теплую одета,
Хоть люблю мороз сама,
Потому что я. .
ЗИМА.
Я антоним шума, стука,
Без меня вам ночью мУка,
Я для отдыха, для сна,
Называюсь. .
ТИШИНА.
Я антоним к слову "СМЕХ",
Не от радости, утех,
Я бываю поневоле,
От несчастья и от боли,
От обиды, неудач,
Догадались? Это ...
ПЛАЧ.
Не бываю без начала,
Близкий родственник причала.
Делу всякому венец.
Называюсь я ...
КОНЕЦ.
В полотняной стране
По реке простыне
Плывет пароход,
То назад, то вперед,
А за ним такая гладь,
Ни морщинки не видать.
(Утюг)
здесь антонимы - назад-вперед
1. Одна для другой –
Домик родной,
Все дружно живут,
Как их зовут.
(матрешки) одна - все
2. Без рук, без ног
И сердце заводное,
А на лице торчат одни усы.
И день и ночь
Идут без выходного.
<span>(часы) день-ночь</span>
Друзья мои,
прекрасен наш союз. Мой первый друг, мой друг бесценный, и я судьбу благословил,<span> к</span>огда мой двор
уединенный,<span> п</span>ечальным
снегом занесенный,<span> т</span>вой
колокольчик огласил.<span>Мой
друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы. Последняя туча рассеянной бури,
одна ты несешься по ясной лазури. Он был, о море, твой певец. Волшебный край, очей отрада. Всё живо там: холмы, леса, янтарь и яхонт винограда, долин приятная краса, и струй и тополей прохлада. Прощай, свободная стихия. В последний раз передо мной ты катишь волны голубые и блещешь гордою красой. Кто, волны, вас остановил, кто оковал ваш бег могучий?</span>
<span>
</span>
Григорий потерял счет дням. Осенью
в нем проснулась тоска по детям, по родному хутору...
Чтобы убить время, он сидел на нарах, вырезывал из дерева ложки, выдалбливал миски, искусно мастерил из
мягких пород игрушечные фигурки людей и животных. Он старался не тосковать. Днем это ему удавалось, но по ночам не мог заснуть, часто
просыпался, щеки его и отросшая за полгода густая борода были мокры от слез. Ему часто снились дети, Аксинья, мать и все
близкие, кого уже не было в живых. Вся жизнь Григория была в прошлом, а прошлое казалось недолгим и тяжким сном. "Походить бы ишо
раз по родным местам, покрасоваться на детишек,
тогда можно бы и помирать", - часто думал он.
На провесне как-то днем
неожиданно заявился Чумаков. Он был мокр по пояс,
но по-прежнему бодр и суетлив. Высушив
одежду возле печурки, обогревшись, подсел к Григорию на нары.
- Погуляли же мы, Мелехов,
с той поры, как ты от нас отбился! И под Астраханью
были, и в калмыцких степях... Поглядели на белый свет! А что
крови чужой пролили - счету нету. У Якова Ефимыча жену взяли
заложницей, имущество забрали, ну, он и остервенился,
приказал рубить всех, кто Советской власти служит. И зачали
рубить всех подряд: и учителей, и разных там фельдшеров, и агрономов... Черт те
кого только не рубили! А зараз - кончили и нас, совсем, -
сказал он, вздыхая и все еще ежась от озноба. - Первый раз разбили
нас под Тишанской, а неделю назад - под Соломным. Ночью окружили с трех сторон,
оставили один ход на бугор, а там снегу - лошадям по пузо... С рассветом
вдарили из пулеметов, и началось... Всех посекли пулеметами.
Я да сынишка Фомина - только двое и спаслись. Он, Фомин-то,
Давыдку своего с собой возил с самой осени. Погиб и сам Яков Ефимыч... На
моих глазах погиб. Первая пуля попала ему в
ногу, перебила коленную чашечку, вторая - в голову,
наосклизь. До трех раз падал он с
коня. Остановимся, подымем, посадим в седло, а он
проскачет трошки и опять упадет. Третья пуля нашла его,
ударила в бок... Тут уж мы его бросили. Отскакал я на
сотейник, оглянулся, а его уже лежачего двое конных шашками полосуют...