Детство Чехова оставило болезненный след в памяти писателя.
Родился Антон Павлович 29 января 1860 года в портовом городе Таганроге Ростовской области. Он был в семье третьим ребенком из шести. Дед писателя в свое время был крепостным, но благодаря упорному труду и бережливости он смог купить свободу своей семье.
Отец Антона Чехова – Павел Егорович – воспитывал своих детей в большой строгости. Накопив денег, он открыл бакалейную лавку в Таганроге. Помощь отцу в торговле стало для сыновей обязательным занятием. Но особого энтузиазма у самого Павла Егоровича купеческое дело не вызывало. Гораздо больше внимания он уделял церковной службе и общественной деятельности. Детям работу в продуктовой лавке приходилось совмещать с учебой в гимназии, бесконечными спевками и репетициями в церковном хоре, молениями. Чрезмерная набожность отца обернулась для Антона впоследствии отвращением к религии. Кроме того, все сыновья должны были овладеть каким-либо ремеслом. Будущий писатель изучал портняжное дело.
Антон Павлович писал о своем детстве: «Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспоминать. Деспотизм преступен трижды…»
Детство и юность Чехова проходили, в основном, в бакалее, где он научился наблюдать повседневную жизнь простого русского человека. Мальчик подолгу мог спокойно сидеть и слушать разговоры посетителей, их сплетни, жалобы, радости и надежды. Умение писателя слушать станет одним из самых ценных навыков его как рассказчика.
Юность писателя
Павел Егорович желал видеть своих детей людьми образованными, пророча им жизнь лучше и счастливее своей. Поэтому все они посещали гимназию, занимались музыкой со специально нанятым преподавателем, начали рано изучать иностранные языки.
Антон Павлович сначала в течение 2-х лет ходил в греческую школу в Таганроге. Преподаватель этого учебного заведения был жестоким, за провинности ставил в угол коленями на соль, бил учеников линейкой.
Когда Чехову исполнилось 8 лет, его перевели в классическое мужское заведение – таганрогскую гимназию, которое давало превосходное образование и воспитание. По окончании восьми классов, выпускники могли поступить в любой вуз страны без экзаменов или даже поехать учиться за границу.
Обучение в гимназии послужило для Антона Павловича стартом его будущей деятельности. Здесь начинает формироваться видение мира классика, появляется любовь к литературе, выходят из-под пера первые небольшие творческие произведения. Будучи гимназистом, Чехов издавал юмористические журналы, писал забавные рассказы, сценки, придумывал подписи к рисункам под забавным псевдонимом «ЧехонтЕ», придуманным для него учителем Закона Божьего.
Когда Антону исполнилось 16 лет, в его жизни произошли значимые изменения. Разорившись, отец перевез всю семью в Москву, а будущий писатель остался доучиваться в Таганроге один. Освободившись от работы в магазине, Антон значительно улучшил свои успехи в обучении.
Обучение в гимназии стало важным периодом на пути созревания и формирования личностных качеств, развития духовных основ будущего писателя. Именно эти годы снабдили Чехова огромным материалом для писательской деятельности. Наиболее колоритные и типичные фигуры можно впоследствии встретить на страницах его произведений.
По окончании гимназии, молодой человек поступил на медицинский факультет Московского университета. Этим событием было ознаменовано начало новой, двойной жизни – студента и автора, пытавшегося своими творениями помочь семье выжи
Малая родина это то место в котором я родился (ась) то где я впервые увидел (ла) мир в котором живу и творю то место где я увидел(а) свет . как то так
Когда мама ушла в магазин я дома осталась одна, и я решила позвонить друзьям. Когда они приехали мы начали бегать и играть в прятки. Один мой друг случайно разбил картину и мы остались с разбитой картиной
Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле,-- никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы. Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия. Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционною "заставой". Сонный инвалид, порыжелая на солнце фигура, олицетворение безмятежной дремоты, лениво поднимает шлагбаум, и -- вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками. Далее широкая площадь зияет в разных местах темными воротами еврейских "заезжих домов", казенные учреждения наводят уныние своими белыми стенами и казарменно-ровными линиями. Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик. За мостом потянулась еврейская улица с магазинами, лавками, лавчонками, столами евреев-менял, сидящих под зонтами на тротуарах, и с навесами калачниц. Вонь, грязь, кучи ребят, ползающих в уличной пыли. Но вот еще минута и -- вы уже за городом. Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит унылою, бесконечною песней в проволоках придорожного телеграфа. Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом, с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится остров. На острове -- старый, полуразрушенный замок.<span> Я помню, с каким страхом я смотрел всегда на это величавое дряхлое здание. О нем ходили предания и рассказы один другого страшнее. Говорили, что остров насыпан искусственно, руками пленных турок. "На костях человеческих стоит старое замчи'ще,-- передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым замком. От этого, понятно, замок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса,-- так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.</span>
