Творческая ценность и наследие Маркиза де Сада (полное имя - Донасьен Альфонс Франсуа де Сад) довольно противоречивы и неоднозначны для оценок.
На ум, конечно же, сразу приходит понятие "садизма", введённое психиатром Рихардом Крафт фон Эбингом в его работе "Половая психопатия" (которая также революционна для того времени, для конца XIX века, даже в области психиатрии).
Эстетическое и психологическое наследие де Сада - в его либертинизме, гедонизме и нигилистическом декадентизме, в понимании смысла жизни исключительно в утолении стремлений собственной личности, невзирая ни на мораль, ни на право, ни на религию (через отрицание всего названного).
В эстетическом и культурологическом смысле де Сад - явный предтеча модернизма, модернистской парадигмы (литературные произведения де Сада - это, по сути, стилизация под классический роман воспитания в духе Руссо и Вольтера, но, естественно, с очень характерными особенностями).
Достаточно упомянуть такие модернистские течения, возникшие позже, как дадаизм и сюрреализм. В своих сюрреалистических манифестах сюрреалисты называют своими прямыми предшественниками де Сада и Лотреамона. Литературное наследие де Сада воспринято многими писателями-модернист<wbr />ами (де Сада, несомненно, восприняли и Джеймс Джойс, и Генри Миллер, и русский писатель-эмигрант Саша Соколов ("Палисандрия")).
Я всё же разделяю эстетическую, психологическую составляющую, и составляющую этическую.
Как бы то ни было, интерес де Сада к феномену человека во всех его проявлениях, к ничем не сдерживаемой личности, в чём-то предвосхищает психоаналитический подход к человеку. Если Фрейд делает уже определённо психологическое открытие об определённых тёмных глубинах человека, то де Сад делает эстетическое открытие в психологической антропологии человека, открывает определённую сторону человека.
Маркиз де Сад, конечно же, предвосхитил некоторые идеи Фридриха Ницше, и, пожалуй, идеи открытого индивидуализма Макса Штирнера, автора труда "Единственный и его собственность". Маркиз де Сад, несомненно, повлиял на Жоржа Батая, произведения которого переполнены "кощунствами, картинами искушения злом, саморазрушительным эротическим опытом", со всеми его философско-эстетичес<wbr />кими исканиями.
Несмотря на то, что де Сад отрицал деление общества на дворянство, духовенство и буржуазию, он делил общество на рабов и господ. А это предвосхищение ницшеанских идей.
Де Сад является также одним из предшественников чёрного юмора.
По сути, философия де Сада - этой такой излёт идей эпохи Просвещения. Это идеи Просвещения, которые доведены до nec plus ultra, или же обратная сторона медали, обратная сторона этого самого культа разума и культа просвещения (и юнгианцы, и психоаналитики меня, несомненно, поймут сейчас). По сути, там, где идеи Просвещения доходят до идей де Сада, дальше уже нет ничего - дальше начинаются уже нацистские, фашистские, всевозможные тоталитарные идеологии. Не зря такой современный философ как Петер Слотердайк в своей книге "Критика цинического разума" пишет о том, что Просвещение, наряду с определёнными бесспорными духовными и интеллектуальными завоеваниями, потерпело и множество провалов.
Декадентизм и нигилизм общества - это капля в море, это пшик. Самый большой провал Просвещения - это провал в том, что с помощью этого самого культа разума не получилось предотвратить две мировые войны в обществе, а также несколько крупных тоталитарных идеологий, поразивших XX век. Величайший трагизм в том, что лишь пройдя через жернова войн и тоталитаризма, люди постепенно стали подходить к правам человека - лишь тогда, когда катастрофа была уже пройдена. К правам человека общество пришло "как бы из огня".
Разумеется, это более чем скользкий и опасный путь, и смысла морализировать тут просто не имеет, хотя в конце ответа я не смогу воздержаться и от такого суждения тоже. Де Сад - это абсолютный моральный релятивист. Эстетически и психологически трудно представить XX век без де Сада (так же, как и без психоанализа, и без райхианской сексуальной революции, без более глубокого понимания человеком самого себя). В смысле же морально-этическом нужно быть осторожнее.
Даже если учесть то, что на протяжении де-садовских произведений герои склонны пофилософствовать, даже если воспринимать многие сексуальные сцены в духе гипертрофированно-по<wbr />стмодернистской карнавализации (понятие Бахтина), в любом случае... есть тонкая грань.
Да - одно дело, когда мы используем то или иное явление как эстетический приём, как эстетический принцип. Если, например, взять того же Джойса, он не был именно в жизни, в этике, моральным релятивистом - но только лишь в творчестве. Де Сад же, увы, слишком глубоко нырнул в эту сферу. Тогда, когда мы принцип эстетического релятивизма переводим в релятивизм нравственный - мы можем резко оступиться.
Маркиз де Сад скончался в психиатрической клинике. Его этический принцип - это порой даже иногда оправдывание убийства, упоение и наслаждение чужой болью, во имя каких-то высших общественных идей: а тут, увы, уже не только ницшеанство, тут и до нацистской идеологии рукой подать.
Поэтому, моя оценка Маркиза де Сада крайне амбивалентна и неоднозначна.
Для того, кто хочет ещё лучше и глубже понять философию маркиза де Сада, а также тонкие взаимосвязи утраты всех и всяческих ориентиров и тоталитаризма (а также всевозможных фашистских идей), и у того, у кого нервы крепкие, тому я настоятельно рекомендую посмотреть чешский фильм Яна Шванкмайера "Безумие" (или его ещё иногда переводят как "Лунатизм"). Этот фильм основан частично на биографии де Сада, а частично - на рассказе Эдгара Аллана По "Безумный психиатр". В этом совершенно потрясающем, безумном, страшном, кошмарном (в хорошем смысле этого слова), фантасмагоричном, сюрреалистическом кино психиатрическая больница выступает моделью нашего общества. В преамбуле к фильму сам Шванкмайер говорит следующее:
Ничего не напоминает?
Не про гибридные идеологии современности ли?
И можно ли взять из обоих методов не самое худшее, но самое лучшее лишь - или это утопично?
Учитывая всё вышесказанное, в философско-эстетичес<wbr />ком смысле из произведений де Сада можно многое что почерпнуть, находя тексты де Сада частью некоего Большого Текста (или Интертекста, или Гипертекста, как угодно).
В смысле же морально-этическом и практическом такой релятивизм, который подразумевает наслаждение и упоение чужой болью (что, собственно, и есть садизм в фон-эбинговском смысле) - более чем скользок.