<span>Русский писатель и драматург Д. И. Фонвизин жил во время царствования Екатерины II. Эпоха ее царствования была довольно мрачной. Это было время, когда эксплуатация крепостных крестьян приняла такую форму и дошла до такого предела, что крестьяне оказались на грани бунта. Екатерина II боялась народной вспышки и поэтому старалась успокоить народ, издавая всевозможные указы, которые способствовали бы уменьшению суровости помещиков. Она хотела приостановить рост народного гнева. Но испытавшие страх дворяне и помещики, наоборот, требовали от нее ужесточения крепостничества. Сам Фонвизин также опасался полной свободы крестьян, но, как и все просветители того времени, был обеспокоен их невыносимым положением. И в комедии «Недоросль» на первое место была вынесена тема произвола помещиков. Все действия происходят в имении помещиков Простаковых. Полновластной и неограниченной хозяйкой в этом доме является сама госпожа Простакова. Следует заметить, что она единственная в пьесе, которой присвоено звание «госпожа» . Все остальные герои имеют лишь имена или фамилии. Свое звание госпожа Простакова подтверждает тем, что господствует она нагло, деспотично и с полной уверенностью в своей безнаказанности. Пользуясь сиротством Софии, она завладевает ее имением и, не спросив согласия девушки, принимает решение выдать ее замуж. Отношение к крепостным крестьянам показывает весь характер Простаковой, жестокий нрав. Она твердо убеждена, что имеет право оскорблять и наказывать крестьян: они для нее существа низшей породы. При этом она еще их и обдирает. Все ее благосостояние держится на ограблении крепостных. Скотинину она жалуется на то, что, отобрав у крестьян все, что было у них, большего она не может содрать. И слово подобрала такое страшное, как она сама. С самого утра порядок в имении наводится только бранью, побоями: «С утра до вечера, — жалуется Простакова, — как за язык повешена, рук не покладаю: то бранюсь, то дерусь» . Унижение своих домочадцев, прислуги и крестьян доставляет ей удовольствие. На вопрос Еремеевны, сколько полагается жалованья, Простакова отвечает с издевкой, но со слезами: «По пяти рублей на год, до пяти пощечин на день» . Но как только Простакова чувствует силу другого человека, она тут же становится трусливой и подобострастной. Она очень груба с Софьей, но с возвращением Стародума Простакова моментально меняет и тон, и поведение. Она валяется в ногах у Правдина, который решает отдать ее под суд за бесчеловечное отношение к крестьянам. А когда вымаливает прощение, то тут же решает отыграться на своих слугах, которые упустили Софью: «Простил! Ах, батюшка! нсловам матери: «… до свиней сызмала такой же охотник… Бывало, увидя свинку, задрожит от радости» . Выходит, что скоты обладают людьми, — вот та проблема, которую Фонвизин осмелился поднять в своей комедии. Фонвизиным был совершен переворот в области комедийного языка.</span>
Здравствуйте! Я очень трудолюбивый крестьянский мальчик, меня очень очень ценят в моей семье за мою выносливость и хорошую работу. <span>С утра мы очень рано встаём, когда ещё петухи только собираются закукарекать. Утром надо дать зерна домашним птицам, покормить
свиней, подоить корову. Потом отвести её пастись. Пока эти дела сделаешь, уже
полдня пройдет, тут и надо обед отцу отнести, а то он бедный, с рассвета на ногах. Хорошо, что обед готовят
мама с сестрой, я им только младших моих братьев и сестрёнок кормить помогаю. Затем с огорода
надо овощи собрать да землю вспахать. Вот и вечер наступает. Надо корову
и свиней с пастбище пригнать, если сами не приходят. И кур проверить.
За ужином всей семьей и встречаемся. После ужина пока уберем и спать
пора.</span>
О том,как глупо и высоконравственно ведёт себя семья Простаковых. Жена Простакова- грубая,злая и жестокая женщина. Простаков-это настоящий "простачок", безвольный и глупый мужчина.Митрофанушка Простаков-избалованный, грубый, ленивый, невоспитанный и необразованный человек. Это самые "плохие" качества человека.
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.Событие это — оставление Москвы и сожжение ее — было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения. Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что оставалось.Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12-го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», — говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все-таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.<span>Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли, или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором писал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г-жу Обер-Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт-директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, </span>