<span>Путешественник видит пашущего в праздник крестьянина и интересуется, не раскольник ли тот? Крестьянин православный, а вынужден работать в воскресенье, т.к. шесть дней в неделю ходит на барщину. Крестьянин рассказывает, что у него трое сыновей, да три дочери, старшему только десятый годок. Чтобы семья не голодала, ему приходится работать и ночью. На себя он работает усердно, а на барина — кое-как. В семье он один работник, а у барина их много. Крестьянин завидует оброчным и государственным крестьянам, им легче жить, потом перепрягает лошадей, чтобы они могли отдохнуть, а сам работает без отдыха. Путешественник мысленно клянет всех помещиков-эксплуататоров и себя за то, что обижал своего Петрушку, когда тот был пьян. </span>
<span>В процессе исторического развития литература видоизменялась, менялись приоритеты, проявлялись международные связи. Литературное творчество подвластно изменениям по мере движения истории, самоочевиден. Меньше обращает на себя внимание то, что литературная эволюция совершается на некой устойчивой, стабильной основе. В составе культуры (искусства и литературы - в частности) различимы явления индивидуализированные и динамичные - с одной стороны, с другой же - структуры универсальные, надвременные, статичные.
</span>
Жили 3 богатыря. все были мудрые, сильные и мужественные. У каждого свой возраст, и звали их по разному. одного "мудрое солнышко", помогал людям своим умом, как быстрее за водой сходить и как не облиться. другого "сильный воин", помогал русской земле от нечести разной, а третьего " жестокий лев", за силу немеренную и ум развитый.
Праведница Матрена – нравственный идеал писателя, на котором, по его мнению, должна основываться жизнь общества. По Солженицыну, «смысл земного существования – не в благоденствии, а в развитии души». С этой идеей связано понимание писателем роли литературы, ее связи с христианской традицией. Солженицын продолжает одну из главных традиций русской литературы, согласно которой писатель видит свое назначение в проповедовании истины, духовности, убежден в необходимости ставить «вечные» вопросы и искать на них ответ. Об этом он говорил в своей нобелевской лекции: «В русской литературе издавна вроднились нам представления, что писатель может многое в своем народе – и должен… Однажды взявшись за слово, уже потом никогда не уклониться: писатель – не посторонний судья своим соотечественникам и современникам, он – совиновник во всем зле, совершенном у него на родине или его народом».
<span>Теперь уже редко бываю в тех местах: занесло, затянуло, заилило, забило песком последние сеймские омута. Вот, говорят, раньше реки были глубже... Зачем же далеко в историю забираться? В не так далекое время любил я наведываться под Липино, верстах в двадцати пяти от дома. В самый раз против древнего обезглавленного кургана, над которым в знойные дни завсегда парили коршуны, была одна заветная яма. В этом месте река, упершись в несокрушимую девонскую глину, делает поворот с таким норовом, что начинает крутить целиком весь омут, создавая обратнокруговое течение». Автор рассказывает о природе, о ее силе, красоте и величии. Раньше в омуте ловили рыбу, а потом омута не стало. И река измельчала.
В этих местах жил старый Акимыч, хороший знакомый автора. Акимыч был на фронте. Его тяжело ранило, он был контужен. Это был глубоко порядочный и трудолюбивый человек. Однажды автор встретил его. Акимыч нес лопату. Автор спросил, куда он идет и зачем ему лопата. Старик с досадой отмахнулся от вопроса. Автор и старик часть пути шли вместе. И вдруг Акимыч сказал автору: «Вот, гляди...». Рядом с дорогой валялась кукла. «Большая и все еще миловидная лицом, с легкой, едва обозначенной улыбкой на припухлых по-детски губах. Но светлые шелковистые волосы на голове были местами обожжены, глаза выдавлены, а на месте носа зияла дыра, прожженная, должно быть, сигаретой. Кто-то сорвал с нее платье, а голубенькие трусики сдернул до самых башмаков, и то место, которое прежде закрывалось ими, тоже было истыкано сигаретой».
Акимыч решил похоронить куклу. Зрелище изуродованной игрушки было для него очень тяжелым: «Так мне нехорошо видеть это! Аж сердце комом сожмется... Может, со мной с войны такое. На всю жизнь нагляделся я человечины... Вроде и понимаешь: кукла. Да ведь облик-то человеческий. Иную так сделают, что и от живого дитя не отличишь. И плачет по-людски. И когда это подобие валяется растерзанное у дороги — не могу видеть. Колотит меня всего». Акимыч выкопал для куклы могилку и закопал ее. Потом он с болью сказал: «Всего не закопать».</span>
