После того, как чувства любви Чацкого были разбиты, он решает покинуть социум Фамусовых, Скалозубов, Молчалиных. Он считается себя полностью отверженным, поэтому уезжает на карете из Москвы скорейшим делом, уезжает со словами:
"<span>Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, </span>
<span>Где оскорбленному есть чувству уголок!.."
Уезжает уже было навсегда. Но утром, проснувшись и вспомнив о произошедшим ужине, Чацкий не может сдержать слез и </span>требует позвать к себе Молчалина. В это время Фамусов гневается на Александра, ведь теперь он будет "опозорен" перед высшим обществом. Теперь в разговор вмешивается Молчалин, сказав о том, что никто сцену с Софьей Павловной не видел кроме слуг, а они-то не разболтают. Теперь Александр Чацкий весел, ведь его репутация спасена.
Сравнения:<span>Липы обруч золотой —
Как венец на новобрачной.;</span><span>В желтых кленах флигеля,
Словно в золоченых рамах.
эпитеты:</span><span>Где сокровищ каталог</span>
Мой дорогой приятель!
Я слышал о том, что произошло на прошлой неделе. Неужели, ты действительно спас девочку на дороге? Ты настоящий герой! Не знаю даже, как бы закончилось все это, если бы не ты. И как бы поступил я на твоем месте. Надюсь, эта девочка будет переходить дорогу только по пешеходному переходу! Слушай, давно не виделись, давай встретимся как-нибудь после школы?
Напиши мне.
С восхищением, *имя*
Сочинения от Кролеатины
Вот примерно столько...
Гаврила вышел.
Проходя через гостиную, дворецкий для порядка переставил колокольчик с одного стола на другой, втихомолочку высморкал в зале свой утиный нос и вышел в переднюю. В передней на конике спал Степан, в положении убитого воина на батальной картине, судорожно вытянув обнаженные ноги из-под сюртука, служившего ему вместо одеяла. Дворецкий растолкал его и вполголоса сообщил ему какое-то приказание, на которое Степан отвечал полузевком, полухохотом. Дворецкий удалился, а Степан вскочил, натянул на себя кафтан и сапоги, вышел и остановился у крыльца. Не прошло пяти минут, как появился Герасим с огромной вязанкой дров за спиной, в сопровождении неразлучной Муму. (Барыня свою спальню и кабинет приказывала протапливать даже летом.) Герасим стал боком перед дверью, толкнул ее плечом и ввалился в дом с своей ношей. Муму, по обыкновению, осталась его дожидаться. Тогда Степан, улучив удобное мгновение, внезапно бросился на нее, как коршун на цыпленка, придавил ее грудью к земле, сгреб в охапку и, не надев даже картуза, выбежал с нею на двор, сел на первого попавшегося извозчика и поскакал в Охотный ряд. Там он скоро отыскал покупщика, которому уступил ее за полтинник, с тем только, чтобы он по крайней мере неделю продержал ее на привязи, и тотчас вернулся; но, не доезжая до дому, слез с извозчика и, обойдя двор кругом, с заднего переулка, через забор перескочил на двор; в калитку-то он побоялся идти, как бы не встретить Герасима.
Впрочем, его беспокойство было напрасно: Герасима уже не было на дворе. Выйдя из дому, он тотчас хватился Муму; он еще не помнил, чтоб она когда-нибудь не дождалась его возвращения, стал повсюду бегать, искать ее, кликать по-своему… бросился в свою каморку, на сеновал, выскочил на улицу — туда-сюда… Пропала! Он обратился к людям, с самыми отчаянными знаками спрашивал о ней, показывая на пол-аршина от земли, рисовал ее руками… Иные точно не знали, куда девалась Муму, и только головами качали, другие знали и посмеивались ему в ответ, а дворецкий принял чрезвычайно важный вид и начал кричать на кучеров. Тогда Герасим побежал со двора долой.