К ветеринару в наше село пришел с Урженского озера Ваня Малявин и принес завернутого в рваную ватную куртку маленького теплого зайца. Заяц плакал и часто моргал красными от слез глазами… <span> — Ты что, одурел? — крикнул ветеринар. — Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец! </span> <span> — А вы не лайтесь, это заяц особенный, — хриплым шепотом сказал Ваня. — Его дед прислал, велел лечить. </span> <span> — От чего лечить-то? </span> <span> — Лапы у него пожженные. </span> <span> Ветеринар повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул вслед: </span> <span> — Валяй, валяй! Не умею я их лечить. Зажарь его с луком — деду будет закуска. </span> <span> Ваня ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и уткнулся в бревенчатую стену. По стене потекли слезы. Заяц тихо дрожал под засаленной курткой. </span> <span> — Ты чего, малый? — спросила Ваню жалостливая бабка Анисья; она привела к ветеринару свою единственную козу.- Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай случилось что? </span> <span> — Пожженный он, дедушкин заяц, — сказал тихо Ваня. — На лесном пожаре лапы себе пожег, бегать не может. Вот-вот, гляди, умреть. </span> <span> — Не умреть, малый, — прошамкала Анисья. — Скажи дедушке своему, ежели большая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу Петровичу. </span> <span> Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское озеро. Он не шел, а бежал босиком по горячей песчаной дороге. Недавний лесной пожар прошел стороной на север около самого озера. Пахло гарью и сухой гвоздикой. Она большими островами росла на полянах. </span> <span> Заяц стонал. </span> <span> Ваня нашел по дороге пушистые, покрытые серебряными мягкими волосами листья, вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц посмотрел на листья, уткнулся в них головой и затих. </span> <span> — Ты чего, серый? — тихо спросил Ваня. — Ты бы поел. </span> <span> Заяц молчал. </span> <span> — Ты бы поел, — повторил Ваня, и голос его задрожал. — Может, пить хочешь? </span> <span> Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза. </span> <span> Ваня взял его на руки и побежал напрямик через лес — надо было поскорее дать зайцу напиться из озера. </span> <span> Неслыханная жара стояла в то лето над лесами. Утром наплывали вереницы белых облаков. В полдень облака стремительно рвались вверх, к зениту, и на глазах уносились и исчезали где-то за границами неба. Жаркий ураган дул уже две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, превратилась в янтарный камень. </span> <span> Наутро дед надел чистые онучи(1) и новые лапти, взял посох и кусок хлеба и побрел в город. Ваня нес зайца сзади. Заяц совсем притих, только изредка вздрагивал всем телом и судорожно вздыхал. </span> <span> Суховей вздул над городом облако пыли, мягкой, как мука. В ней летал куриный пух, сухие листья и солома. Издали казалось, что над городом дымит тихий пожар. </span> <span> На базарной площади было очень пусто, знойно; извозчичьи лошади дремали около водоразборной будки, и на головах у них были надеты соломенные шляпы. Дед перекрестился. </span> <span> — Не то лошадь, не то невеста — шут их разберет! — сказал он и сплюнул. </span> <span> Долго спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не ответил. Зашли в аптеку. Толстый старый человек в пенсне и в коротком белом халате сердито пожал плечами и сказал: </span> <span> — Это мне нравится! Довольно странный вопрос! Карл Петрович Корш — специалист по детским болезням — уже три года как перестал принимать пациентов. Зачем он вам? </span> <span> Дед, заикаясь от уважения к аптекарю и от робости, рассказал про зайца. </span> <span> — Это мне нравится! -сказал аптекарь. — Интересные пациенты завелись в нашем городе. Это мне замечательно нравится! </span> <span> Он нервно снял пенсне, протер, снова нацепил на нос и уставился на деда. Дед молчал и топтался на месте. Аптекарь тоже молчал. Молчание становилось тягостным. </span> <span> — Почтовая улица, три! — вдруг в сердцах крикнул аптекарь и захлопнул какую-то растрепанную толстую книгу. — Три! </span> <span> Дед с Ваней добрели до Почтовой улицы как раз вовремя — из-за Оки заходила высокая гроза. Ленивый гром потягивался за горизонтом, как заспанный силач распрямлял плечи и нехотя потряхивал землю. Серая рябь пошла по реке. Бесшумные молнии исподтишка, но стремительно </span> <span> и сильно били в луга; далеко за Полянами уже горел стог сена, зажженный ими. Крупные капли дождя падали на пыльную дорогу, и вскоре она стала похожа на лунную поверхность: каждая капля оставляла в пыли маленький кратер. </span> <span> Карл Петрович играл на рояле нечто печальное и мелодичное, когда в окне появилась растрепанная борода деда. </span> <span> Через минуту Карл Петрович уже сердился. </span> <span> — Я не ветеринар, — сказал он и захлопнул крышку рояля. Тотчас же в лугах проворчал гром. — Я всю жизнь лечил детей, а не зайцев. </span> <span> — Что ребенок, что заяц — все одно, — упрямо пробормотал дед. — Все одно! Полечи, яви милость! Ветеринару нашему такие дела неподсудны. Он у нас коновал. Этот заяц, можно сказать, спаситель мой: я ему жизнью обязан, благодарность оказывать должен, а ты говоришь — бросить! </span><span>одал зайца. Присылал даже письма с марками на ответ. Но дед не сдавался. Под его диктовку Ваня написал профессору письмо: </span> <span> Заяц не продажный, живая душа, пусть живет на воле. При сем остаюсь Ларион Мал</span><span>енцы. Заяц спал. Я нагнулся над ним с фонарем и заметил, что левое ухо у зайца рваное. Тогда я понял все.</span>
К ветеринару в наше село пришел с Урженского озера Ваня Малявин и принес завернутого в рваную ватную куртку маленького теплого зайца. Заяц плакал и часто моргал красными от слез глазами…
— Ты что, одурел? — крикнул ветеринар. — Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец!
— А вы не лайтесь, это заяц особенный, — хриплым шепотом сказал Ваня. — Его дед прислал, велел лечить.
— От чего лечить-то?
— Лапы у него пожженные.
Ветеринар повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул вслед:
— Валяй, валяй! Не умею я их лечить. Зажарь его с луком — деду будет закуска.
Ваня ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и уткнулся в бревенчатую стену. По стене потекли слезы. Заяц тихо дрожал под засаленной курткой.
— Ты чего, малый? — спросила Ваню жалостливая бабка Анисья; она привела к ветеринару свою единственную козу. - Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай случилось что?
— Пожженный он, дедушкин заяц, — сказал тихо Ваня. — На лесном пожаре лапы себе пожег, бегать не может. Вот-вот, гляди, умреть.
— Не умреть, малый, — прошамкала Анисья. — Скажи дедушке своему, ежели большая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу Петровичу.
Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское озеро. Он не шел, а бежал босиком по горячей песчаной дороге. Недавний лесной пожар прошел стороной на север около самого озера. Пахло гарью и сухой гвоздикой. Она большими островами росла на полянах.
Заяц стонал.
Ваня нашел по дороге пушистые, покрытые серебряными мягкими волосами листья, вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц посмотрел на листья, уткнулся в них головой и затих.
— Ты чего, серый? — тихо спросил Ваня. — Ты бы поел.
Заяц молчал.
— Ты бы поел, — повторил Ваня, и голос его задрожал. — Может, пить хочешь?
Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза.
Ваня взял его на руки и побежал напрямик через лес — надо было поскорее дать зайцу напиться из озера.
Неслыханная жара стояла в то лето над лесами. Утром наплывали вереницы белых облаков. В полдень облака стремительно рвались вверх, к зениту, и на глазах уносились и исчезали где-то за границами неба. Жаркий ураган дул уже две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, превратилась в янтарный камень.
Наутро дед надел чистые онучи (1) и новые лапти, взял посох и кусок хлеба и побрел в город. Ваня нес зайца сзади. Заяц совсем притих, только изредка вздрагивал всем телом и судорожно вздыхал.
Суховей вздул над городом облако пыли, мягкой, как мука. В ней летал куриный пух, сухие листья и солома. Издали казалось, что над городом дымит тихий пожар.
На базарной площади было очень пусто, знойно; извозчичьи лошади дремали около водоразборной будки, и на головах у них были надеты соломенные шляпы. Дед перекрестился.
— Не то лошадь, не то невеста — шут их разберет! — сказал он и сплюнул.
Долго спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не ответил. Зашли в аптеку. Толстый старый человек в пенсне и в коротком белом халате сердито пожал плечами и сказал:
— Это мне нравится! Довольно странный вопрос! Карл Петрович Корш — специалист по детским болезням — уже три года как перестал принимать пациентов. Зачем он вам?
Дед, заикаясь от уважения к аптекарю и от робости, рассказал про зайца.
— Это мне нравится! -сказал аптекарь. — Интересные пациенты завелись в нашем городе. Это мне замечательно нравится!
Он нервно снял пенсне, протер, снова нацепил на нос и уставился на деда. Дед молчал и топтался на месте. Аптекарь тоже молчал. Молчание становилось тягостным.
<span>— Почтовая улица, три! — вдруг в сердцах крикнул аптекарь и захлопнул какую-то растрепанную толстую книгу. — Три!</span>
Когда я слушаю музыку то мне представляется весь огромный мир и чувства переполняют меня. Мне хочется то плакать то волноваться то страдать а то смеяться радоваться веселится совершать какие-нибудь подвиги самой петь иль же танцевать. Музыка вдохновляет и воодушевляет.Без музыки мир был бы беден скучен лишен радости и счастья
Платонов описывал мир, в котором жил, “прекрасный и яростный”. Прекрасен потому, что в нем есть радость творчества, человеческое понимание, сочувствие, а яростен, потому что бывает враждебен человеку, выживает сильнейший, мир борьбы разных сил может сокрушить, но в то же время даёт возможность и проявить себя.
<em>В рассказе "Старый гриб" Пришвин вспоминает о том, как его друг молодости постепенно превратился из друга в отца, потом в дедушку, ведь время шло неумолимо и промелькнули первая русская революция, потом первая мировая война, Октябрьская революция и наконец подошло время Парада победы в 1945 году.</em>
<em>Друг писателя, совсем старенький и седенький, под дождем проходит на трибуны, а какой-то мальчишка озорник называет его Старым грибом.</em>
<em>Придя домой Пришвин вспоминает это и ему становится досадно. Он вспоминает другой случай с настоящими грибами. Когда осенью в лесу автор сильно захотел пить и увидел на полянке огромную сыроежку, шляпка которой была наполнена водой. Из грибной чаши пили птички, паучки и автор не стал срезать гриб, а встал перед ним на колени и выпил воду.</em>
Книга одного писателя Марк Твен том Соер,Гекльбена Фина и романы Принц и нищий,Дневник Евы,Закалённые,Простаки за границей,Человек, который совратил Гедлибер,Письмо ангела-хранителя,<span>Письмо ангела-хранителя.</span>
Лидия Михайловна не сразу узнала о проблемах своего ученика. А как только узнала, так решила помочь ему во что бы то ни стало. Она назначила ему дополнительные занятия, стала приглашать его к себе на квартиру. Как только мальчик приходил, Лидия Михайловна собирала на стол ужинать. Но герой никогда не садился за стол, потому что не принято было в их деревне есть у чужих и потому что стеснялся: Лидия Михайловна казалась герою какой-то необыкновенной. <span>Уроки французского продолжались, но учительница не отказалась от желания помочь своему ученику. Тогда-то она и приняла решение, имевшее для нее печальные последствия. Она предложила мальчику сыграть на деньги с ней у нее дома. Лидия Михайловна неизменно проигрывала своему ученику — так она пыталась поддержать его деньгами. </span>
