I. Баллада В. Жуковского «Светлана» – произведение романтизма.
<span>II. Сон и явь, реальный и потусторонний мир в балладе. </span>
<span>1. Народные обряды и традиции в балладе. </span>
<span>2. Сон Светланы.</span>
<span>3. Реальность фантастического и призрачность реальности. III. Человек – житель двух миров.</span>
Царь решает казнить купца Калашникова, хоть он не знает конфликта который произошёл. А суд народа за купца Калашникова , но не один человек не осмелился бы пойти против царя. И в итоге его казнили и похоронили около Москвы реки
Школьная пора моей жизни делится на два основных периода: до публикации
моих стихов о любви и после их публикации.
Будучи семиклассником, я написал о том, сколько счастья приносит
человеку любовь. Мама прочитала стихи, вынула из пластмассового футляра очки
и еще раз прочитала.
- Откуда ты взял, что любовь приносит счастье? - спросила она.
Я знал, что маме любовь счастья не принесла. Избегая вопросов о моем
отце, которого я ни разу в жизни не видел, мама с нарочитой гордостью
сообщала: "Я мать-одиночка!" Сообщала так, как если бы, подобно Менделееву,
в одиночку создала невиданную таблицу. После ее сообщений люди молча,
глазами и мимикой, выражали убеждение, что воспитывать ребенка вместе с
отцом - занятие странное и нелепое.
Хотя мое восторженное отношение к любви вступило в конфликт с маминым
жизненным опытом, она все же перепечатала у себя в поликлинике стихи на
пишущей машинке.
- Как подписать? - предварительно спросила она.
- Александр Гончаров!
- А может, все-таки... Саша Гончаров? Или Саня? И указать номер школы?
- Любовь и номер?! - воскликнул я. - Припиши еще, что я учусь в седьмом
классе!
- Александр Гончаров? - раздумывая, переспросила мама. И закурила. -
Такое имя и такая фамилия в литературе ко многому обязывают. Скромно ли
будет?
- Брать псевдоним тоже нескромно, - ответил я. - Для этого надо быть
писателем.
То ли имя подействовало, то ли фамилия, но через месяц стихи были
напечатаны в вечерней газете.
Можно сколько угодно проработать инженером или врачом, и никто не будет
по этому поводу останавливать тебя во дворе или кричать в лифте. "Ну,
молодец!" Меня ощупывали любопытными взглядами. "У них, у поэтов, это рано
начинается!" - доверительно пояснила наша соседка по квартире, приобщаясь
чуть-чуть к моей славе.
Я знал, что любовь обязана приносить людям радость. Иначе зачем она?
"Правда, по отношению к маме... она не выполнила своих обязанностей", - с
грустью констатировал я.
Угадав мою мысль, мама сказала:
- Любовь не звучит в сольном исполнении. Здесь нужен дуэт.
Я понял, что мамина любовь была одинокой солисткой.
- Но в результате родился ты! - сделала открытие мама. - Значит, любовь
и мне кое-что принесла. Как я раньше до этого не додумалась?
Мама все делала обстоятельно, несуетливо. Так она и рассуждала сама с
собой. Она постоянно следила за тем, чтобы содержание (манера мыслить,
общаться и действовать) не противоречило форме, то есть ее внешности,
которая была солидной и даже, как говорила она сама, фундаментальной. И
голос не отрывался от формы: он был низким и хриплым. Мне не нравилось,
когда мама называла его "прокуренным". Приятней было, когда говорили, что у
мамы контральто. Слова ее не слетали с языка, а возникали откуда-то из
глубины и потому звучали веско, продуманно. А мамино лицо я не берусь
описать... Это было лицо моей мамы. Вот и все.
Хоть я был у мамы единственным - безусловно, первым и, безусловно,
последним - ребенком, ее вполне можно было назвать матерью-героиней: она
рожала меля трое суток.
- Это был подвиг! - говорила врач-акушер, которая стала первой
свидетельницей моего появления на свет.
Уже почти невесомая, чуть-чуть покосившаяся на левый бок старушка, она
обладала такими снайперски проницательными глазами, что при ней можно было
не произносить слов: она все предвидела и обо всем догадывалась заранее.
В утро моего рождения она догадалась, что мама больше терпеть не может.
- Придется прибегнуть к щипцам, предложила я Маше, - вспоминала
Александра Евгеньевна. - А она не позволила. Хотела, чтобы ты вступил в
жизнь, так сказать, естественным образом. Да что говорить... Героиня!
- Подвиг... Героиня... Что вы, Александра Евгеньевна! - без всякого
кокетства возражала мама. - Обычное бабье дело. Вы от меня трое суток не
отходи
Господин Карандышев - молодой дворянин, небогатый чиновник: "Юлий Капитоныч Карандышев, молодой человек, небогатый чиновник." "...вы капиталу не проживете, потому его нет..." "Юлий Капитоныч, вы – еще молодой человек..." Карандышев - жених Ларисы Огудаловой, главной героини пьесы: "Лариса Дмитриевна замуж выходит. <...> За Карандышева." "Юлий Капитоныч – мой будущий зять, я выдаю за него Ларису." Карандышев не пара Ларисе Огудаловой. Но она решается выйти за него замуж, так как нет других вариантов: "Что за вздор такой! Вот фантазия! Ну, что такое Карандышев! Не пара ведь он ей, Василий Данилыч!" "Какая уж пара! Да что ж делать‑то, где взять женихов‑то? Ведь она бесприданница." "Теперь для меня и этот хорош… Да что толковать, дело решенное." (Лариса о Карандышеве) Карандышев и Лариса знакомы уже 3 года. Его никогда не считали достойным женихом, но теперь Лариса из отчаяния собирается за него замуж: "Он давно у них в доме вертится, года три. Гнать не гнали, а и почету большого не было. Когда перемежка случалась, никого из богатых женихов в виду не было, так и его придерживали, слегка приглашивали, чтоб не совсем пусто было в доме." Став женихом Ларисы, Карандышев сияет от счастья, красуется и выглядит очень гордым: "Еще как рад‑то, сияет, как апельсин. Что смеху‑то! <...> ...он таскает Ларису на бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что того гляди наткнется на кого‑нибудь. Да еще очки надел зачем‑то, а никогда их не носил. Кланяется – едва кивает; тон какой взял; прежде и не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю»." "Ему покрасоваться хочется. Да и не удивительно: из ничего, да в люди попал." "Я рад, я счастлив. Дайте мне возможность почувствовать всю приятность моего положения! <...> Да, повеличаться, я не скрываю. Я много, очень много перенес уколов для своего самолюбия, моя гордость не раз была оскорблена; теперь я хочу и вправе погордиться и повеличаться." Карандышев ревнует Ларису к ее другу детства Вожеватову и к ее бывшему возлюбленному Паратову: "Называете его Васей. Что за фамильярность с молодым человеком? <...>Вам надо старые привычки бросить. Что за короткость с пустым, глупым мальчиком." "Вы не ревновать ли? Нет, уж вы эти глупости оставьте. Это пошло, я не переношу этого..." Карандышев постоянно попрекает Ларису тем, что у нее в доме всегда было много женихов и дом был похож на "цыганский табор": "Зачем вы постоянно попрекаете меня этим табором? Разве мне самой такая жизнь нравилась? Мне было приказано, так нужно было маменьке, значит, волей или неволей, я должна была вести такую жизнь… Колоть беспрестанно мне глаза цыганской жизнью или глупо, или безжалостно." Карандышев иногда ведет себя смешно и глупо: "Раз застрелиться хотел, да не вышло ничего, только насмешил всех… А то вот потеха‑то: был у них как‑то, еще при Паратове, костюмированный вечер; так Карандышев оделся разбойником; взял в руки топор и бросал на всех зверские взгляды, особенно на Сергея Сергеича." Карандышев - чудак: "Ведь он у нас чудак." Карандышев обставил свой дом "с претензией", но без вкуса: "Кабинет Карандышева. Комната, меблированная с претензиями, но без вкуса; на одной стене прибит над диваном ковер, на котором развешано оружие. Три двери: одна посредине, две по бокам." Карандышев - самолюбивый и завистливый человек:
