Школьная пора моей жизни делится на два основных периода: до публикации моих стихов о любви и после их публикации. Будучи семиклассником, я написал о том, сколько счастья приносит человеку любовь. Мама прочитала стихи, вынула из пластмассового футляра очки и еще раз прочитала. - Откуда ты взял, что любовь приносит счастье? - спросила она. Я знал, что маме любовь счастья не принесла. Избегая вопросов о моем отце, которого я ни разу в жизни не видел, мама с нарочитой гордостью сообщала: "Я мать-одиночка!" Сообщала так, как если бы, подобно Менделееву, в одиночку создала невиданную таблицу. После ее сообщений люди молча, глазами и мимикой, выражали убеждение, что воспитывать ребенка вместе с отцом - занятие странное и нелепое. Хотя мое восторженное отношение к любви вступило в конфликт с маминым жизненным опытом, она все же перепечатала у себя в поликлинике стихи на пишущей машинке. - Как подписать? - предварительно спросила она. - Александр Гончаров! - А может, все-таки... Саша Гончаров? Или Саня? И указать номер школы? - Любовь и номер?! - воскликнул я. - Припиши еще, что я учусь в седьмом классе! - Александр Гончаров? - раздумывая, переспросила мама. И закурила. - Такое имя и такая фамилия в литературе ко многому обязывают. Скромно ли будет? - Брать псевдоним тоже нескромно, - ответил я. - Для этого надо быть писателем. То ли имя подействовало, то ли фамилия, но через месяц стихи были напечатаны в вечерней газете. Можно сколько угодно проработать инженером или врачом, и никто не будет по этому поводу останавливать тебя во дворе или кричать в лифте. "Ну, молодец!" Меня ощупывали любопытными взглядами. "У них, у поэтов, это рано начинается!" - доверительно пояснила наша соседка по квартире, приобщаясь чуть-чуть к моей славе. Я знал, что любовь обязана приносить людям радость. Иначе зачем она? "Правда, по отношению к маме... она не выполнила своих обязанностей", - с грустью констатировал я. Угадав мою мысль, мама сказала: - Любовь не звучит в сольном исполнении. Здесь нужен дуэт. Я понял, что мамина любовь была одинокой солисткой. - Но в результате родился ты! - сделала открытие мама. - Значит, любовь и мне кое-что принесла. Как я раньше до этого не додумалась? Мама все делала обстоятельно, несуетливо. Так она и рассуждала сама с собой. Она постоянно следила за тем, чтобы содержание (манера мыслить, общаться и действовать) не противоречило форме, то есть ее внешности, которая была солидной и даже, как говорила она сама, фундаментальной. И голос не отрывался от формы: он был низким и хриплым. Мне не нравилось, когда мама называла его "прокуренным". Приятней было, когда говорили, что у мамы контральто. Слова ее не слетали с языка, а возникали откуда-то из глубины и потому звучали веско, продуманно. А мамино лицо я не берусь описать... Это было лицо моей мамы. Вот и все. Хоть я был у мамы единственным - безусловно, первым и, безусловно, последним - ребенком, ее вполне можно было назвать матерью-героиней: она рожала меля трое суток. - Это был подвиг! - говорила врач-акушер, которая стала первой свидетельницей моего появления на свет. Уже почти невесомая, чуть-чуть покосившаяся на левый бок старушка, она обладала такими снайперски проницательными глазами, что при ней можно было не произносить слов: она все предвидела и обо всем догадывалась заранее. В утро моего рождения она догадалась, что мама больше терпеть не может. - Придется прибегнуть к щипцам, предложила я Маше, - вспоминала Александра Евгеньевна. - А она не позволила. Хотела, чтобы ты вступил в жизнь, так сказать, естественным образом. Да что говорить... Героиня! - Подвиг... Героиня... Что вы, Александра Евгеньевна! - без всякого кокетства возражала мама. - Обычное бабье дело. Вы от меня трое суток не отходи
В стихотворении Н. Рубцова «Тихая моя родина» нашло воплощение ощущение неразрывного единства лирического героя со своей малой родиной. Его признание любви к родине такое проникновенное, что кажется, будто в каждой строчке бьется живое сердце. Доверительность интонации, щемящая грусть захватывает читателей и заставляет пройти вместе с лирическим героем по дорогим ему сердцу местам, проникнуться его чувствами.
Казалось бы, что можно нового сказать об ивах, реке, соловьях, деревянной школе, деревенской церквушке? Но, читая строки Рубцова, мы вновь и вновь испытываем радость открытия мира русской природы.
<span> Когда поэт называет атрибуты своей родины, он словно не может остановиться, хочет показать как можно больше милых примет родного края: ивы, реку, бескрайнее поле, холмы, зеленый простор. Лирический герой не может не вспомнить свою милую деревянную школу. Родина – это большая любовь поэта, но и, как и всякая большая любовь, она с оттенком горечи:</span>
1)Генерал, который служил учителем каллиграфии, был немного умнее другого. Он предлагает пройти по острову и поискать еды. Генералы не могут определить, где запад, где восток. Остров изобилен, тут есть всё, но генералы мучаются голодом, а добыть ничего не могут. Находят лишь «Московские ведомости», где, как назло, описываются роскошные обеды. От голода генералы чуть не съедают друг друга. 2)Мужик нарвал генералам по десятку спелых яблок, покопался в земле и добыл картофеля; потёр два куска дерева друг о друга — и получил огонь; сделал силок из собственных волос — и поймал рябчика. И столько наготовил еды.. Мужик построил лодочку, устлал её дно лебяжьим пухом, уложил генералов и, перекрестившись, поплыл. 3) восхищение: мужик мог выжить на обитаемом острове в таких условиях, не то что генералы. Он мог добыть себе и еду и огонь. Осуждение: мужик стал прислугой двух беспомощных генералов. Он был слишком наивен, ведь ему в конце дали всего лишь пятак и рюмку водки.