Художественную культуру Древнего Египта невозможно представить без достижений в других областях творчества - музыке, театре, поэзии.
Египет был первой страной, где особенным почетом и уважением пользовались профессиональные музыканты. Без их участия не обходилось ни одно театральное действо, так называемые мистерии, в честь наиболее почитаемых богов. Особенно пышное музыкальное сопровождение сопутствовало культу бога Осириса , покровителя и судьи мертвых, который олицетворял умирающую и воскресающую природу. Его жизнь, смерть и воскрешение определяли основное содержание театральных действ. Главные роли обычно исполняли жрецы, но иногда и сам фараон принимал в них участие. Кстати, обучение музыке входило в программу обязательного школьного образования в Древнем Египте.
Время не сохранило древних образцов египетской музыки, и, возможно, мы ничего не узнали бы о характере её звучания, если бы не произведения других видов искусства. Настенные изображения в гробницах фараонов, бесценные строки поэтических произведений раскрывают интереснейшие подробности музыкальной жизни Древнего Египта, воссоздают картины музыкального быта этой страны.
На барельефах и росписях запечатлены группы танцоров и музыкантов : артистов, флейтистов, певцов, обЪединенных в целые оркестры и хоры. Певцы хора обычно бьют в ладоши, а их пение сопровождается танцами. Изображения музыкантов позволили исследователям высказать мнение об использовании хейрономии, то есть специальной жестикуляции руками для выражения ритма и мелодии.
О чем же рассказывала музыка? Вероятно, это были гимны богам и фараонам, любовные песни, песни плакальщиков на похоронах.
Великолепно сохранившиеся фрески позволяют нам судить и о наиболее популярных музыкальных инструментах Древнего Египта. Самое почетное место среди них занимает арфа. Первые изображения этого музыкального инструмента относятся еще к эпохе Древнего царства, когда арфа по форме больше напоминала простой лук. Позднее, в эпоху Рамсеса ΙΙΙ ,арфу покрывали тонкой резьбой, золотом и черепаховой костью. Подножие инструмента украшалось символическими фигурами сфинксов, зверей, головами богов и богинь. Широко были распространены также флейты, систры (шумовые инструменты ) и барабаны различных типов. В их сопровождении исполнялись гимны, песни, стихи и танцы.
Роману “Евгений Онегин” А. С. Пушкин посвятил треть своей творческой жизни. Время написания романа совпало с периодом интенсивных нравственных исканий поэта, серьезной переоценки ценностей, определения новых жизненных ориентиров. Стремление к философскому осмыслению мира, главных этических проблем бытия и современного общества с необыкновенной полнотой отразилось в романе, в котором все события реальной жизни и сюжетного существования героев преподносятся сквозь призму авторского восприятия. Судьбы героев романа дают пищу для размышлений о взаимосвязи личности и мира, в том числе о проблеме счастья и долга.
Ни у кого нет сомнений в том, что Онегин несчастлив. Счастливым человека не может сделать ни происхождение, ни богатство, ни природная одаренность. Все это у Евгения есть. “Наследник всех своих родных”, принадлежащих к высшему петербургскому обществу, наделенный такими качествами, как “резкий, охлажденный ум” и “счастливый талант” коммуникабельности, Онегин обделен чем-то важным, необходимым для счастья. Автор, рассказывая о Евгении как о своем приятеле, дает нам понять, что Онегина отличает удивительная душевная неразвитость. Рассказчик постоянно предлагает Онегину обстоятельства, которые для самого автора связаны с ощущением упоения жизнью, восторга и счастья. Онегин в этих обстоятельствах остается равнодушным.
Для автора театр — “волшебный край”, о котором он говорит с огромным воодушевлением, показывая себя подлинным знатоком и ценителем русской театральной культуры. Но “почетный гражданин кулис” остается равнодушен и к “блистательной” Истоминой, и к “прелести необыкновенной” постановок Дидло. Автор как бы предлагает Онегину полюбить вместе с ним “бешеную младость, и тесноту, и блеск, и радость” балов, но Онегин появляется в гостиных, “как Child Harold, угрюмый, томный”. Автор хотел ввести Онегина в круг своих друзей-литераторов, научить его наслаждаться “горячкой рифм”, потому что в творчестве находит поэт спасение от душевных невзгод: “Пишу, и сердце не тоскует”. Но из этого ничего не вышло, как они “ни бились”, к тому же оказалось, что вообще Евгению “труд упорный... был тошен”. “Счастье юных лет” автора составляла любовь, которая так преображала окружающий мир, что счастливыми становились даже предметы: “счастливое стремя”. Но Онегин не умеет любить, для него любовь — “наука страсти нежной”,-рассудочная игра. Показательно, что с первых страниц романа много говорится об уме героя, душа же упоминается только в связи с его “душевной пустотой”. Большое значение для развития души могут иметь книги, что подтверждает пример Татьяны, но Онегин читал книги, чтобы “присвоить ум чужой”. О душевной “глухоте” Евгения говорит и отсутствие родственных привязанностей. Узнав о смерти отца, он оказывается “довольный жребием своим”, а дядя, по его мнению, когда умер, “лучше выдумать не мог”.
Автор ведет Онегина по жизни, предлагая ему все новые
возможности счастья. Он как будто ждет, когда же Евгений, как Фауст, воскликнет: “Остановись, мгновение! Ты прекрасно!” — и посылает героя в “мир деревенской тишины”, где сам автор провел “счастливейшие дни”. Но “его Евгений” и здесь остается бесчувственным, его все так же, “как тень”, преследует “хандра”. Онегин не смог погрузиться в покой сельского однообразия, найдя “замену счастью” в привычке, как иной “деревенский старожил”. Тогда автор умышленно сталкивает героя с миром душевности и сердечности, знакомя Онегина с людьми, у которых есть то, чем обделен Евгений.
“Душа” — первое слово, характеризующее Ленского. Оно присутствует во всех строфах, знакомящих нас с юным поэтом: “с душою прямо генетической”, “дух пылкий”, “его душа была согрета...”, “...душа родная соединиться с ним должна”, “...поэтическим огнем душа воспламенилась в нем”. В душе живет и “доверчивая совесть” и счастье. Ленский — единственный герой романа, для которого счастье — естественное сиюминутное состояние. Для автора мгновения счастья были разлиты в воспоминаниях. Его отношение к счастью можно выразить словами И. А. Бунина: “О счастье мы всегда лишь вспоминаем”. Ленский же так идеализирует мир, что может быть счастлив именно сейчас. Автор называет его “счастливцем”, не раз повторяет, что тот “был счастлив”, веселит читателя “картиной счастливой любви” Ленского, торопит “счастливый срок” его свадьбы. “Негодование ревнивое” лишь ненадолго выводит Ленского из перманентно счастливого состояния, в которое он быстро и радостно возвращается, как в состояние устойчивого равновесия, шепча: “...не правда ль? Я счастлив”.
В рассказе о Ленском возникает нежный образ: “мотылек, в весенний впившийся цветок”. Этот же образ связывается с Татьяной: “Так бедный мотылек и блещет и бьется радужным крылом...” В виде бабочки в античном искусстве изображалась Психея