Ода — (от древнегреч. oide — песнь) — древнейший жанр европейской поэзии. В Древней Греции одами первоначально называли хоровые песни на разные темы, сопровождавшиеся музыкой и танцами. Постепенно, сначала в античной поэзии, а потом и в творчестве европейских поэтов-классицистов, ода стала одним из самых распространенных и строгих с точки зрения содержания и формы жанров «высокой» , торжественной лирики. Прославленными одописцами древности были Пиндар и Гораций, воспевшие богов и героев.
Классицистическая ода была торжественным, ораторским жанром, в котором сильные эмоции соединялись с рассудительностью, «пиитический» восторг — с холодной логикой. Важнейший содержательный признак оды — «высокий» предмет (монарх, полководец, событие государственной важности, общественная добродетель, религиозная мораль) . Формальные особенности жанра требовали использования четырехстопного ямба и строфы, состоявшей из десяти стихотворных строк с делением на три части: первая часть состояла из четырех строк, вторая и третья — из трех строк. Все десять стихов в одической строфе объединялись строгой системой рифмовки: abab ccd eed.
Важная сторона формы оды — композиция, придававшая стихотворению стройность, смысловую завершенность и убедительность. Как правило, ода начиналась вступлением (одна или две строфы) , в котором поэт говорил о предмете, послужившем источником его поэтических восторгов. В первых строфах могло быть и обращение к музе. Затем следовала центральная, большая по объему и наиболее важная в содержательном отношении часть оды. Завершалось стихотворение заключительной морализаторской строфой-выводом. В ней поэт высказывал обобщающее суждение, нередко имевшее прямое отношение к «герою» оды.
Патетика оды требовала особого стиля. Он достигался использованием высокой, книжной лексики, прежде всего архаизмов, метонимических перифраз, аллегорий. Огромную роль играли интонационно-синтаксические средства: восклицания и риторические вопросы, инверсии, необычные синтаксические конструкции.
Салтыкова-Щедрина читать трудно, скучно.. .
История такова:
<span>Брудастый Демеитнй Варламович (Органчик) - глуповс-кий градоначальник. При первом же появлении "пересек уйму ямщиков" и ошеломил представлявшихся ему чиновников воз-гласом: "Не потерплю! " Ограничиваясь и в дальнейшем повто-рением этой единственной фразы, он поверг всех в ужас. Зага-дочность поведения Брудастого нашла неожиданное объясне-ние: у пего в голове был органчик, способный исполнять "не-трудные музыкальные пьесы" - "Раззорю! " и "Не потерплю! ". Отвечая на упреки в "преувеличении", Щедрин писал: "Ведь не в том дело, что у Брудастого в голове оказался органчик, наи-грывавший романсы: "Не потерплю! " и "РаззорюГ, а в том, что есть люди, которых все существование исчерпывается этими двумя романсами. Есть такие люди или нет? " Глуповцы - обитатели города, образ которого впервые по-явился в начале 1860-х гг. в очерках писателя Тлупов и глу-повцы" и Тлуповское распутство", запрещенных цензурой. Глу-повцы, как пояснил Щедрин в полемике с критиками книги, - это "народ исторический", то есть реальный, не идеализирован-ный, "люди, как и все другие, с тою только оговоркою, что при-родные их свойства обросли массой наносных атомов.. .Поэто-му о действительных "свойствах" и речи нет, а есть.. .только о наносных атомах". Эти "атомы" - пассивность, невежество, "на-чальстволюбие", забитость, легковерие, способность к вспыш-кам слепой ярости и жестокости - изображены сатириком в крайне гиперболизированном виде. Глуповец - "человек, ко-торому с изумительным постоянством долбят голову и кото-рый, разумеется, не может прийти к другому результату, кроме ошеломления". Проявление же иных "свойств" имеет для их об-ладателей самые трагические последствия. Судьбы Ионки Ко-зыря, автора книги "Письма к другу о водворении на земле доб-родетели", дворянского сына Ивашки Фарафонтьева, который был посажен на цепь и "умре" за "хульные слова", что "всем-де людям в еде равная потреба.. .и кто-де ест много, пускай делит-ся с тем, кто ест мало", учителя Липкина и других "вольнодум-цев" составляют глуповский "либеральный мартиролог".</span>
Поздней осенью выдался славный денёк, какие и весной на редкость: свинцовые тучи рассеялись, ветер улёгся, солнце выглянуло и смотрело так ласково, как будто прощалось с поблёкшими растениями. Вызванные из ульев светом и теплом мохнатые пчёлки, весело жужжа, перелетали с травки на травку, не за мёдом (его уже негде было взять), а так себе, чтобы повеселиться и порасправить свои крылышки.— Как вы глупы со своим весельем! — сказала им муха, которая тут же сидела на травке, пригорюнясь и опустив нос. — Разве вы не знаете, что солнышко это только на минуту и что, наверное, сегодня же начнётся ветер, дождь, холод и нам всем придётся пропадать.
— Зум-зум-зум! Зачем же пропадать? — отвечали мухе весёлые пчёлки. — Мы повеселимся, пока светит солнышко, а как наступит непогода, спрячемся в свой тёплый улей, где у нас за лето припасено много мёду.
КОНЕЦ
Жила была лиса а рядам с домам лисы жила курица пригласила лиса курицу в гости курицу на чай пития курица пришла и села на стул а леса села курицу.
