Ответ:
В комедии «Недоросль» Денис Фонвизин изобразил пороки современного ему общества. Его главные персонажи – представители различных социальных слоев. Первое, что осуждается в произведении – это невежество как молодого поколения (Митрофана), так и тех, кто занимался его «воспитанием» (мать «недоросля» госпожа Простакова, её родной брат Тарас Скотинин). За большой порок Фонвизин считает слепую материнскую любовь, которая идет ребенку только во вред. Кроме прочего осуждаются также грубость, невоспитанность и жестокость помещиков, высмеиваются семейные отношения, основа которых неуважение друг к другу, отсутствия чувства любви. Господин Простаков был мужем-подкаблучником, боялся сказать свое слово и таким образом хоть чуть-чуть рассердить свою властную супругу.
Митрофан, поняв, кто в доме правит бал, старается во всем угодить матери. Но когда Простакова осталась без крепостных (их под свою опеку взяло государство из-за излишнего жестокого обращения с ними хозяйки) Митрофан, не долго думая, отвергает её. Жадность, стремление в жизни искать во всем только материальную выгоду также выносится на осуждение литератором. Так, это показано в эпизоде борьбы двух «женихов» Софьи, племянницы Стародума: Митрофана и Тараса Скотинина. И самое главное – это критика крепостного права. Хотя Фонвизин и не говорит о его отмене, но считает, что помещики обязаны заботиться о благополучии своих крепостных. Простаковы же со своими крепостными обходятся жестоко, наказывают за самое малое прегрешение.
Объяснение:
вот так как-то
<span> Приближение весны в деревне производило на меня необыкновенное раздражающее впечатление. Я чувствовал никогда не испытанное мною, особого рода волнение. Много содействовали тому разговоры с отцом и Евсеичем, которые радовались весне, как охотники, как люди, выросшие в деревне и </span>страстно любившие<span> природу, хотя сами того хорошенько не понимали, не определяли себе и сказанных сейчас мною слов никогда не употребляли. Находя во мне живое сочувствие, они с увлеченьем предавались удовольствию рассказывать мне: как сначала обтают горы, как побегут с них ручьи, как спустят пруд, разольется полая вода, пойдет вверх по полоям рыба, как начнут ловить ее вятелями и мордами; как прилетит летняя птица, запоют жаворонки, проснутся сурки и начнут свистать, сидя на задних лапках по своим сурчинам; как зазеленеют луга, оденется лес, кусты и зальются, защелкают в них соловьи... Простые, но горячие слова западали мне глубоко в душу, потрясали какие-то неведомые струны и пробуждали какие-то неизвестные томительные и сладкие чувства. Только нам троим, отцу, мне и Евсеичу, было не грустно и не скучно смотреть на почерневшие крыши и стены строений и голые сучья дерев, на мокреть и слякоть, на грязные сугробы снега, на лужи мутной воды, на серое небо, на туман сырого воздуха, на снег и дождь, то вместе, то попеременно падавшие из потемневших низких облаков. Заключенный в доме, потому что в мокрую погоду меня и на крыльцо не выпускали, я тем не менее следил за каждым шагом весны. В каждой комнате, чуть ли не в каждом окне, были у меня замечены особенные предметы или места, по которым я производил мои наблюдения: из новой горницы, то есть из нашей спальни, с одной стороны виднелась Челяевская гора, оголявшая постепенно свой крутой и круглый взлобок, с другой -- часть реки давно растаявшего Бугуруслана, с противоположным берегом; из гостиной чернелись проталины на Кудринской горе, особенно около круглого родникового озера, в котором мочили конопли; из залы стекленелась лужа воды, подтоплявшая грачовую рощу; из бабушкиной и тетушкиной горницы видно было гумно на высокой горе и множество сурчин по ней, которые с каждым днем освобождались от снега. Шире, длиннее становились грязные проталины, полнее наливалось озеро в роще, и, проходя сквозь забор, уже показывалась вода между капустных гряд в нашем огороде. Всё замечалось мною точно и внимательно, и каждый шаг весны торжествовался, как победа! С утра до вечера бегал я из комнаты в комнату, становясь на свои наблюдательные сторожевые места. Чтенье, письмо, игры с сестрой, даже разговоры с матерью -- всё вылетело у меня из головы. О том, чего не мог видеть своими глазами, получал я беспрестанные известия от отца, Евсеича, из девичьей и лакейской. "Пруд посинел и надулся, ездить по нем опасно, мужик с возом провалился, подпруда подошла под водяные колеса, молоть уж нельзя, пора спускать воду; Антошкин овраг ночью прошел, да и Мордовский напружился и почернел, скоро никуда нельзя будет проехать; дорожки начали проваливаться, в кухню не пройдешь. Мазан провалился с миской щей и щи пролил, мостки снесло, вода залила людскую баню", -- вот что слышал я беспрестанно, и неравнодушно принимались все такие известия. Грачи давно расхаживали по двору и начали вить гнезда в грачовой роще; скворцы и жаворонки тоже прилетели.</span>
Пословицы,которые вырожают главные мысли произведений С.Маршак"Про двух соседей" и "Старуха дверь закрой":
Старуха дверь закрой -стар да упрям,ни людям, ни нам.Про двух соседей-скупой глядит-как бы другому не дать,а жадный глядит-как бы у другого отнять. или Много слышиться,да мало вериться
Подпишитесь на меня! Я – DENDEX!
.18 век
2.провел в светском обществе,учился в кадетском корпусе Санкт-Питербурга.
3."Владимир поспешно удалился,всех опередил и скрылся в Кистеневскую рощу."Тоесть был в горе и не хотел нискем говорить.
4.Он хотел отомстить Кирилу Петровичу.
5.Мария.
6.В том что его отец умер,он хотел отомстить но из-за любви отказался.
<span>7.Тут все легко подумай хорошенько.</span>
Много людей сражалось за нашу Советскую страну. Более двадцати миллионов жизней унесла война.Жил на земле человек, звонкоголосый, веселый, внешне неприметный. Умел работать, любить, мечтать. Сумел он, когда потребовалось, драться за все, что любил. По-матросски. Годы прошли, но люди помнят и долго еще будут помнить черноморского матроса. А матроса нет... Ни его, ни тени на солнечной земле от сильной высокой фигуры. Нет... Плачь, радуйся, молчи, стиснув зубы. Нет. Только море. Широкое, черное. Только серые камни. Сухая, как губы солдата, земля. Над землей- памятник к небу, к хмурым тучам- пятиконечная звезда. А к земле - якорные цепи. Последний причал. "Здесь похоронены двадцать пять матросов Черноморского флота. Вечная слава - героям! 29 декабря 1941 г.". Бьют о берег волны. Развертываются откуда-то справа. Раз... Раз... Раз... Взрываются между камнями, встают на дыбы яростными столбами. Бьют о берег волны... А над морем, над набережной и над памятником- огромные серые скалы. Плывут тяжелые облака. Кто они, эти моряки? Вы знаете, как погибли они? Глухо вздыхает море. Кто же расскажет о них, павших здесь в 41-м? Кто знает их имена? Разве что море... Но оно не любит открывать тайны свои. Волны, волны... Темно-зеленые, бесконечные. Расскажите, ведь вы ничего не забыли, волны. И показалось мне, что волны стали биться сильнее. Казалось, что их пенными раскатами говорило море: "Помню!.. Помню!... Помню!...". Много лет назад так же плыли облака над Крымом, низкие, тяжелые. И у берегов его так же, как сейчас, глухо шумело море. Шел 1941 год. Фашистские радиостанции до хрипоты вопили: "Севастополь пал! Крым взят. Мы хозяева этой земли". Они врали. Севастополь стоял насмерть. Город сражался. Здесь, у этих скал, высадился один из десантов. Незаметно к самому берегу подошла подводная лодка, и с нее в холодную воду погрузились первые моряки-десантники. Вспомни, море, сколько их было. Они терпеливо стояли в холодной воде по горло и ждали, пока из лодки сойдет последний. О чем думали они, молодые, рослые парни, силе и красоте которых когда-то улыбались черноморские девушки? Вот она рядом, земля! Еще полтора десятка шагов. Еще совсем немного. Как вдруг... Разорвалась тишина, рассекли ее огненные трассы. Закипело море у берегов. Бой разгорался. Один за другим падали моряки. На берегу и в воде-там, где застала смерть. Кто видел, как сражались моряки? Только море да огненно-черное небо. Сотни автоматов, пулеметов, пушек, точно обезумев, кромсали маленький кусочек суши и моря. Один за другим умолкали матросские автоматы. И вот наступили последние минуты. Земля не забудет. Люди узнают. Да, десант погибал. И никакое чудо не могло спасти, не могло помочь. В эту ночь по шоссейным дорогам спешили вражеские части. Враги ослабили оборону возле других мест и торопились заткнуть огненную брешь. Они боялись, что этот клочок может стать большим плацдармом. Когда на улицах приморских городов загремело тысячеголосое "Ура!", только тогда фашистское командование поняло, что сильно просчиталось. А в маленькой черноморской бухте погибала отвлекающая группа. Эти моряки уже никогда не узнают, как много сделали они для основного десанта. <span>Память о них никогда не умрет.</span>