Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются
только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо
ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем.
Солнце - не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не
тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное - мирно
всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится а лиловый
ее туман. Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками;
блеск их подобен блеску кованого серебра. . Но вот опять хлынули играющие
лучи, - и весело и величава, словно взлетая, поднимается могучее светило.
Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков,
золотисто-серых, с нежными белыми краями. Подобно островам, разбросанным по
бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами
ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они
сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же
лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой. Цвет
небосклона, легкий, бледно-лиловый, не изменяется во весь день и кругом
одинаков; нигде не темнеет, не густеет гроза; разве кое-где протянутся
сверху вниз голубоватые полосы: то сеется едва заметный дождь. К вечеру эти
облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым,
ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно
закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит
недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая
свечка, затеплится на нем вечерняя звезда. В такие дни краски все смягчены;
светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В
такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже "парит" по скатам
полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты
- несомненный признак постоянной погоды - высокими белыми столбами гуляют по
дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью,
гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды
желает земледелец для уборки хлеба...
Твой белый снег
<span>Как две ресницы, </span>
<span>В твоих трусах </span>
<span>Засохли ягодицы</span>
«рукописи не горят… » — с этой верой в упрямую, неуничтожимую силу искусства умирал писатель М. Булгаков, все главные произведения которого лежали в ту пору в ящиках его письменного стола неопубликованными и лишь четверть века спустя одно за другим пришли к читателю.
<span>мастер — историк, сделавшийся писателем. мастер — человек талантливый, но крайне непрактичный, наивный, робкий в житейских делах. Он написал гениальный роман о Понтии Пилате и наивно верил, что роман этот будет кому-то нужен, что его будут печатать и читать просто потому, что это хороший роман. При этом в своё дело, в свой роман он вкладывает всю душу, и когда оказывается, что труд его никому не нужен, за исключением одной лишь маргариты, что он вызывает лишь озлобление и нападки критиков, для мастера жизнь теряет всякий смысл. </span>
<span>Мастер — во многом автобиографический герой. Его возраст в момент действия романа («человек примерно тридцати восьми лет» ) — это в точности возраст Булгакова в мае 1929 г. Газетная кампания против мастера и его романа о Понтии Пилате напоминает газетную кампанию против Булгакова, когда его повести «роковые яйца» , пьесы «Дни турбиных» , «Бег» , «Зойкина квартира», «Багровый остров» и роман «Белая гвардия» перестают публиковать и ставить на сценах театров всего СССр. </span>
<span>Божественной волей безвестному сотруднику музея дарован писательский талант, который делает его мастером. работая над своим произведением о «жестоком пятом прокураторе Иудеи всаднике Понтийском Пилате» , мастер тем самым выполняет завет Бога. Но живёт он в мире, где злые, пошлые, скудоумные ничтожества </span>
<span>Пришли к власти, где, по великолепному определению Булгакова, «чего ни хватишься, ничего нет» . В этом мире божественный дар мастера оказывается под запретом как нечто очень опасное. мастер — человек, не созданный для той жестокой борьбы, на которую его обрекает общество. Он не понимает, что, став писателем, он тем самым превращается в конкурента латун ских-берлиозов, бездарей и демагогов, захвативших «литературную ниву» и считающих её своей законной кормушкой, своей вотчиной. Они бездарны и потому ненавидят всякого талантливого конкурента. Они приспособленцы и подлецы, и потому у них страшную злобу вызывает человек внутренне свободный, человек, который говорит то, что думает. И они стараются его уничтожить. Это вполне естественно и не может быть иначе, но мастер этого не понимает. Он к этому не готов. Ненависть и злоба этих людей его угнетает. К этому прибавляется ощущение безысходности, ненужности его дела, его романа. И мастер отчаялся, сломался. </span>
<span>Мастер был единственным в москве человеком, который выбрал верный творческий путь. Он решил служить великому, божественному искусству, он не стал писать на заказ, о том, «что можно» . Но его неприспособленность и слабость не могли не сказаться на его идеалах. Неудивительно, что мастер, ощутив свою безысходность и ненужность, по собственной воле приходит в клинику для душевнобольных. </span>
<span>Роль мастера в романе неоднозначна: он остаётся внутренне верен себе, но в то же время у него нет сил творить на земле, лживо соглашаясь или настойчиво сопротивляясь существующей общественной морали, его творчество лишено компромиссов, поэтому он «не заслужил света, но заслужил покой» . И именно Воланд и его свита восстанавливают справедливость по отношению к мастеру, делая его рукописи «негорящими» . И это свидетельствует, по м. а. Булгакову, о том, что только истинное творчество бессмертно!</span>