Своей няне, Арине Родионовне. Так же известно, что А.С. Пушкин был "ловеласом" и посвещал стихи женщинам, к которым испытывал симпатию.
Это популярная детская сказка Редьярда Киплинга о приручении животных. В рассказе Вы узнаете как животные стали домашними, и только хитрая кошка была сама по себе. Детям будет интересно узнать, почему собака наш верный друг, лошадь – помощник, а корова – кормилица. Это добрая и поучительная сказка.
От детей мы бежим к взрослой жизни
И меняем на каждом шагу
Суть возможностей столь бескорыстных,
Обучая Всевышних уму...
Наша жизнь - это верное чудо;
...Но "ломаем" вечно тела,
Нашу душу, вкушая причуды,
Сотворяя плохие дела.
Мы "ломаем" влияния цепи
Чем мы думаем и чем живем.
К циклу жизни мы "радостно слепы"...
Постоянно куда-то снуем...
...Каждый день мы забег начинаем,
В новый, яркий и сладостный мир.
Столько новых путей созидаем,
Пробуждая в сердцах своих пир...
("Монохром 357"; 26.12.2015)
„Ну, пойдем, дети! “ сказал Бульба. У крыльца стояли оседланные кони.
Бульба вскочил на своего Чорта, который бешено отшатнулся, почувствовав
на себе двадцатипудовое бремя, потому что Бульба был чрезвычайно тяжел и
толст. Когда увидела мать, что уже и сыны ее сели на коней, она
кинулась к меньшому, у которого в чертах лица выражалось более какой-то
нежности; она схватила его за стремя, она прилипнула к седлу его и с
отчаяньем во всех чертах не выпускала его из рук своих. Два дюжих козака
взяли ее бережно и унесли в хату. Но, когда выехали они за ворота, она
со всею легкостию дикой козы, несообразной ее летам, выбежала за ворота,
с непостижимою силою остановила лошадь и обняла одного из них с
какою-то помешанною, бесчувственною горячностию; ее опять увели. Молодые
козаки ехали смутно и удерживали слезы, боясь отца своего, который,
однако же, с своей стороны, тоже был несколько смущен, хотя не старался
этого показывать. День был серый; зелень сверкала ярко; птицы щебетали
как-то в разлад. Они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто
ушел в землю; только стояли на земле две трубы от их скромного домика,
да одни только вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки;
один только дальний луг еще стлался перед ними, — тот луг, по которому
они могли припомнить всю историю жизни, от лет, когда катались по
росистой траве его, до лет, когда поджидали в нем чернобровую козачку,
боязливо летевшую через него с помощию своих свежих, быстрых ножек. Вот
уже один только шест над колодцем с привязанным вверху колесом от телеги
одиноко торчит на небе; уже равнина, которую они проехали, кажется
издали горою и всё собою закрыла. — Прощайте и детство, и игры, и всё, и
всё!Все три всадника ехали молчаливо. Старый Тарас думал о давнем:
перед ним проходила его молодость, его лета, его протекшие лета, о
которых всегда почти плачет козак, желавший бы, чтобы вся жизнь его была
молодость. Он думал о том, кого он встретит на Сечи из своих прежних
сотоварищей. Он вычислял, какие уже перемерли, какие живут еще. Слеза
тихо круглилась на его зенице, и поседевшая голова его уныло понурилась.
Сыновья его были заняты другими мыслями. Но нужно сказать поболее о
сыновьях его. Они были отданы по двенадцатому году в киевскую академию,
потому что все почетные сановники тогдашнего времени считали
необходимостью дать воспитание своим детям, хотя это делалось с тем,
чтобы после совершенно позабыть его. Они тогда были, как все поступавшие
в бурсу, дики, воспитаны на свободе, и там уже они обыкновенно
несколько шлифовались и получали что-то общее, делавшее их похожими друг
на друга. Старший, Остап, начал с того свое поприще, что в первый год
еще бежал. Его возвратили, высекли страшно и засадили за книгу. Четыре
раза закапывал он свой букварь в землю, и четыре раза, отодравши его
бесчеловечно, покупали ему новый. Но, без сомнения, он повторил бы и в
пятый, если бы отец не дал ему торжественнаго обещания продержать его в
монастырских служках целые двадцать лет и не поклялся наперед, что он не
увидит Запорожья вовеки, если не выучится в академии всем наукам.
Любопытно, что это говорил тот же самый Тарас Бульба, который бранил всю
ученость и советовал, как мы уже видели, детям вовсе не заниматься ею. С
этого времени Остап начал с необыкновенным старанием сидеть за скучною
книгою и скоро стал на ряду с лучшими. Тогдашний род учения страшно
расходился
