Мой рассказ о тех, кто не покорился, не склонил голову перед жестоким и страшным врагом. Многие из тех юношей и девушек не только не склонил головы, но и спасали раненых из концлагерей. Таким человеком была Вера Смелик. Обратимся к её воспоминаниям.
« В 1940 году наша семья приехала из Уссурийского края в Мелитополь. Семья работала в песчанском в колхозе « Заря». В семье было две дочери и два сына. Перед войной парни ушли в армию, а я заменила их в колхозе, в 15 лет стала звеньевой в садоводческой бригаде, в 17 лет – участником Всесоюзной Сельхоз выставки. Но поехать в Москву не смогла- грянула война. Когда пришли немцы, они ввели трудовую повинность для всех от 15-до 60 лет. Затем молодёжь стали отправлять в Германию, сначала агитировали, по всему городу весели плакаты: « Германия ждёт тебя». Но меня, как и большинство молодежи, туда было не заманить.
С помощью « народных хитростей» я всячески имитировала болезни. « Негодящую» девушку определили в обслугу к двум немцам. Утром прийти, растопить печь, нагреть воды и разбудить «господ». Вроде ничего трудного, но разбудить – то надо в шесть утра! Жили мы на краю улицы Седовцев и каждый день на рассвете, а то и затемно, отправлялась «на работу». Растопка шла с трудом: дома-то я этим никогда раньше не занималась. Поставив на плиту воду, бралась за новую работу – начищала до блеска две пары немецких сапог, и это казалось мне особенно унизительным. Один немец был помоложе, добрый. Сладостями угощал, но так, чтобы второй не заметил. А другой, пожилой, вечно сердился, придирался, обижал. Однажды дрова у меня оказались сырыми и никак не хотели гореть. Время идёт, немцев пора будить, а плита не разгорается. «Сердитый» встал сам, глянул – седьмой час, сапоги не чищены, кипятка нет – и со злости залил печь водой. От обиды я расплакалась». Вот так сложно было жить «под немцем». Но люди не покорялись, Вера спасла много военнопленных.
А было это так:
«Внизу, там где сейчас центральный рынок, была раньше обувная фабрика. Её второй этаж разбомбили, на первом оккупанты устроили пересыльный пункт для военнопленных. Поначалу, пока дела на фронте шли у немцев хорошо, горожанам разрешили подкармливать пленных, а у кого обнаружился родственник - отпускали на свободу. Наша семья припасла до войны муки, два мешка абрикосов, как обычно, насушили . Замочим сушку, прокрутим через мясорубку, напечем пирожков в русской печи, нагрузим корзину и тащу я её к пленным. Бывало, по три раза ходила. Только приду, налетят с криками« Сестричка, сестричка!...», а у меня душа замирает. Кажется, и тот на брата похож и этот… Пирожки расхватывают теплыми. Кое – кто из несчастных тихонечко
Просил: « Сестричка, возьми, выручи, спаси» и я спасала.
Присмотрев себе очередного «родича», я осторожно расспрашивала его: как зовут, откуда родом. Потом дома составляла заявление так, мол, и так, Иван Степанович Петренко,1922 года рождения – наш родственник, сын двоюродной сестры, родного брата моей матери т.д. С этой бумагой шли к соседям. Спасибо им, добрым отзывчивым, и смелым – они подписями подтверждали «родство».
Потом предстояло самое трудное. Приодевшись, заплетя черные ленты в косы, я оправлялась за разрешением. Начальник, молодой румынский офицер, сидел в здании на улице Луначарского. Меня он быстро запомнил и встречал словами: « Что, еще брат нашёлся?» « Наши люди - все братья»,- отвечала я. « Ну, заходи, для красивых девушек двери всегда открыты». Никто ничего не проверял, не спрашивал. Конечно, румын понимал, что происходит. Но документ в порядке, три подписи стоят, чего ради лютовать? В конце концов, меньше пленных – меньше хлопот.
Через три дня, раздав очередные пирожки, я уходила не только с пустой корзинкой, но и с оборванным, исхудавшим недавним бойцом Красной Армии. Дома его купали, давали одежду, досыта кормили, наутро хозяйка перекрестит его и – в добрый путь! Иногда спасенные оказывались слабыми и задерживались, один прожил у нас почти месяц. А другой, получив свободу, женился на соседке, « русской немке», и пошёл служить в полицию. Я себя проклинала: «Как же можно было ошибиться в человеке?!» Вскоре он исчез. Потом после Сталинграда режим у пленных стал строже.
Последнего военнопленного, Колю Морозова, я она выручала несколько недель. Надо было ухитриться превратить его в «Мороза»; русских пленных прекратили отпускать, но украинца еще можно было выручить. Спасение пленных стало смыслом жизни. Иногда, бывало, подхвачусь ночью и думаю, думаю.. Мама за меня переживала. Конечно, рисковали все-сама, вся моя семья, соседи. Стоило кому-то донести…. По утрам от оврагов доносились выстрелы - шли расстрелы.
В 1943году в нашу семью пришли из полиции. Всю молодёжь угоняли в Германию. Я пряталась: нашлись добрые люди, которые меня укрыли. Тогда арестовали маму и увезли в концлагерь в Константиновку. В общем, пережить пришлось многое. Хорошо, что наконец пришли наши войска».
