Романтическая концепция человека исходит из представления о его единственности, вырванности из всех земных связей.
Исконное одиночество лирического "я" выступает одновременно и какНАГРАДА<span> за исключительность, за "непошлость", и </span>
<span>как проклятие, обрекающее его на непонимание. Поэтому сюжетное напряжение заключается в противоречии между попытками </span>
<span>прорваться к другому "я", стремлением к любви, дружбе и невозможностью подобного контакта, поскольку он означал бы </span>
<span>утрату для героя своей исключительности. </span>
<span>Идеал единения возможен лишь в абстракции, и поэтому реальная любовь часто всего лишь замена иного, невозможного </span>
<span>чувства. Тема эта, получив широкое распространение в русской романтической поэзии, особенно значительной была для М. Ю. </span>
<span>Лермонтова. </span>
<span>Стихотворение о любви начинается с отрицания, закрепленного повторением "не". Однако чувство здесь не отбрасывается, </span>
<span>а, напротив, утверждается в усиленной форме: "так пылко я тебя люблю". Отрицание переносится на лирическое "ты", и </span>
<span>это сразу создает неожиданную двойственность текста: "ты" сохраняется как объект стихотворения и отвергается как </span>
<span>объект влечения. Герой любит нечто иное, но оно заключено "в тебе". Это "нечто" характеризуется местоимением первого </span>
<span>лица, то есть фактически чувства "я" обращены на самого себя, но в другом более раннем временном состоянии, что </span>
<span>подчеркнуто не только лексически, но и грамматически, на фоне глаголов настоящего времени в строфе ("прошлое </span>
<span>страданье", "погибшая молодость"). В этом прошлом активизируются признаки несуществования (уже погибшее) и, </span>
<span>возможно, определенных положительных качеств (например, душевной цельности, свежести чувств и др.), ныне </span>
<span>утраченных. </span>
<span>Вторая строфа, на первый взгляд не содержащая существенных отличий от первой, на самом деле изменяет </span>
<span>ее семантику. С одной стороны, хотя сохраняется указание на мнимость связи с "ты", упоминание о "я" </span>
<span>прежнем исчезает, как и "погибшая молодость". А с другой, глагольное отношение между героями, </span>
<span>выраженное в начале текста предельно лаконично, здесь разрастается в целую систему действий: </span>
<span>"смотрю", "вникая", "занят разговором", "говорю". То, что глаголы смотрения приравниваются к </span>
<span>глаголам говорения, раскрывает, что в центре - именно проблема коммуникации. Называя же этот разговор </span>
<span>"таинственным", Лермонтов подчеркивает ее особый, внесловесный характер. Это "разговор сердцем". </span>
<span>Создается двойная схема : внешняя связь ("смотрю"), объектом которой является "ты" и внутренняя </span>
<span>("таинственный разговор", "разговор сердца"), объ! </span>
<span>ектом которой "ты" быть не может. </span>
<span>Первый же стих третьей строфы вновь дает еще один сематический слом. Вместо модификации "я" первой </span>
<span>строфы здесь модификация "ты", поскольку "ты" - это, конечно, тоже "подруга", а в дальнейшем </span>
<span>устанавливается и подчеркнутый параллелизм: "твои черты - ее черты", "твои уста - ее уста", "твои </span>
<span>глаза - ее глаза", утверждающий и их различие. При этом в антитезе "уста живые - уста давно </span>
<span>немые", "глаза - огонь угаснувших очей" в первом случае героини противопоставлены одна другой как </span>
<span>живая мертвой, а во втором "подруга юных дней" предстает и как более поэтический, возвышенный </span>
<span>образ ("очи", а не "глаза"), и как в свое время более яркий ("огонь", хотя и уже </span>
<span>"угаснувший"). </span>
<span>Невозможность единения двух людей подчеркнута тем, что в пространстве этого стихотворения "я" и </span>
<span>"ты" одного временного отрезка нигде не встречаются: если в первой строфе "блистающая" жизнью </span>
<span>героиня совмещена с "погибшей молодостью" лирического героя, то в третьей он, перестрадавший, </span>
<span>пытается говорить с подругой, чьи уста "давно немы". Ее образ есть жажда идеальной любви; это не </span>
<span>столько человек, сколько стремление духа вырваться за пределы индивидуальности, из мира оборванных </span>
<span>связей в мир всеобщего понимания. </span>
Исконное одиночество лирического "я" выступает одновременно и какНАГРАДА<span> за исключительность, за "непошлость", и </span>
<span>как проклятие, обрекающее его на непонимание. Поэтому сюжетное напряжение заключается в противоречии между попытками </span>
<span>прорваться к другому "я", стремлением к любви, дружбе и невозможностью подобного контакта, поскольку он означал бы </span>
<span>утрату для героя своей исключительности. </span>
<span>Идеал единения возможен лишь в абстракции, и поэтому реальная любовь часто всего лишь замена иного, невозможного </span>
<span>чувства. Тема эта, получив широкое распространение в русской романтической поэзии, особенно значительной была для М. Ю. </span>
<span>Лермонтова. </span>
<span>Стихотворение о любви начинается с отрицания, закрепленного повторением "не". Однако чувство здесь не отбрасывается, </span>
<span>а, напротив, утверждается в усиленной форме: "так пылко я тебя люблю". Отрицание переносится на лирическое "ты", и </span>
<span>это сразу создает неожиданную двойственность текста: "ты" сохраняется как объект стихотворения и отвергается как </span>
<span>объект влечения. Герой любит нечто иное, но оно заключено "в тебе". Это "нечто" характеризуется местоимением первого </span>
<span>лица, то есть фактически чувства "я" обращены на самого себя, но в другом более раннем временном состоянии, что </span>
<span>подчеркнуто не только лексически, но и грамматически, на фоне глаголов настоящего времени в строфе ("прошлое </span>
<span>страданье", "погибшая молодость"). В этом прошлом активизируются признаки несуществования (уже погибшее) и, </span>
<span>возможно, определенных положительных качеств (например, душевной цельности, свежести чувств и др.), ныне </span>
<span>утраченных. </span>
<span>Вторая строфа, на первый взгляд не содержащая существенных отличий от первой, на самом деле изменяет </span>
<span>ее семантику. С одной стороны, хотя сохраняется указание на мнимость связи с "ты", упоминание о "я" </span>
<span>прежнем исчезает, как и "погибшая молодость". А с другой, глагольное отношение между героями, </span>
<span>выраженное в начале текста предельно лаконично, здесь разрастается в целую систему действий: </span>
<span>"смотрю", "вникая", "занят разговором", "говорю". То, что глаголы смотрения приравниваются к </span>
<span>глаголам говорения, раскрывает, что в центре - именно проблема коммуникации. Называя же этот разговор </span>
<span>"таинственным", Лермонтов подчеркивает ее особый, внесловесный характер. Это "разговор сердцем". </span>
<span>Создается двойная схема : внешняя связь ("смотрю"), объектом которой является "ты" и внутренняя </span>
<span>("таинственный разговор", "разговор сердца"), объ! </span>
<span>ектом которой "ты" быть не может. </span>
<span>Первый же стих третьей строфы вновь дает еще один сематический слом. Вместо модификации "я" первой </span>
<span>строфы здесь модификация "ты", поскольку "ты" - это, конечно, тоже "подруга", а в дальнейшем </span>
<span>устанавливается и подчеркнутый параллелизм: "твои черты - ее черты", "твои уста - ее уста", "твои </span>
<span>глаза - ее глаза", утверждающий и их различие. При этом в антитезе "уста живые - уста давно </span>
<span>немые", "глаза - огонь угаснувших очей" в первом случае героини противопоставлены одна другой как </span>
<span>живая мертвой, а во втором "подруга юных дней" предстает и как более поэтический, возвышенный </span>
<span>образ ("очи", а не "глаза"), и как в свое время более яркий ("огонь", хотя и уже </span>
<span>"угаснувший"). </span>
<span>Невозможность единения двух людей подчеркнута тем, что в пространстве этого стихотворения "я" и </span>
<span>"ты" одного временного отрезка нигде не встречаются: если в первой строфе "блистающая" жизнью </span>
<span>героиня совмещена с "погибшей молодостью" лирического героя, то в третьей он, перестрадавший, </span>
<span>пытается говорить с подругой, чьи уста "давно немы". Ее образ есть жажда идеальной любви; это не </span>
<span>столько человек, сколько стремление духа вырваться за пределы индивидуальности, из мира оборванных </span>
<span>связей в мир всеобщего понимания. </span>
0
0