Музыка и изобразительное искусство тесно связаны. Талантливый композитор или музыкант, как и художник, представляет в своих произведениях определенный ассоциативный символический ряд, отражающий его энергетику. Подобно живописи, музыка имеет свой колорит. Изобразительное искусство, как и музыка, выражает чувства, эмоции, настроения своего создателя. Даже сами музыканты, их искусство и музыкальные произведения стали темой для работ многих художников во все мире.
В классической академической живописи есть определенные правила: на переднем плане располагается главный объект картины, далее следуют второстепенные объекты и прорисовывается фон. Также и в музыке, - звучание мелодий начинается с определенного такта, музыкального размера, нескольких главных нот, затем звук становится объемнее, начинает играть оркестр. Такое же явление мы наблюдаем при сольном пении под аккомпанемент: голос солиста дополняется хоровым пением или инструментальным сопровождением.
1853 год. Балаганщик зазывает прохожих в ярмарочный балаган, где в клетке выставлена голова известного разбойника Хоакина Мурьеты.
Действие переносится в 1850 год. Мальчишки-газетчики выкрикивают новости: в Калифорнии золотая лихорадка. Влекомые дальним миражом, в порт Вальпараисо со всех концов страны стекаются толпы людей, жаждущих отправиться в благодатный край, где живут сытно и в тепле. Таможенник Адальберто Рейес требует с Хуана Трехпалого кучу всевозможных справок, но бывшему шахтёру не составляет труда сагитировать ретивого служаку плыть вместе со всеми на прииски в Калифорнию добывать золото. Трёхпалый сопровождает Хоакина Мурьету, при котором он за дядьку и проводника. Этот юноша по замесу вожак, поясняет он теперь уже бывшему таможеннику. Вместе с Хоакином делил он до сей поры бедняцкую судьбу, бедняцкий хлеб и бедняцкие тумаки.
Во время пути по морю объездчик коней Хоакин Мурьета заарканил крестьянку Тересу. Тут же, на корабле происходит их свадьба.
Пока на палубе идёт буйный кутеж и грубое веселье похоже на слепой вызов смерти, из иллюминатора каюты слышится любовный диалог новобрачных, поглощённых своим счастьем.
Панорама Сан-Франциско 1850 года. В таверне «Заваруха» чуть было не происходит стычка явившихся на заработки латиноамериканцев, среди которых и Рейес с Трёхпалым, с рейнджерами в техасских шляпах, вооружённых револьверами — но на этот раз всё обходится без кровопролития.
Белокурые борзые из Калифорнии, как они себя называют, устраивают нападения на посёлки старателей. В один из таких набегов погромщики, ворвавшись в дом Мурьеты, насилуют и убивают Тересу. Вернувшись с прииска, Хоакин клянётся над безжизненным телом жены отомстить за неё и покарать убийц. С этого дня Хоакин становится разбойником.
Мурьета, скачущий на коне мщения, держит в страхе всю округу, вершит расправу над белыми гринго, творящими беззаконие и наживающимися на преступлениях. Рейес и Трёхпалый, как и некоторые другие чилийцы, решают присоединиться к грозному разбойнику, воздать возмездие за пролитую кровь братьев. Вокруг Хоакина собирается отряд мстителей.
Мурьета приносит розы покойной жене, а «Борзые» устраивают на кладбище засаду. Хоакин был безоружным, его застрелили, а потом, чтоб не воскрес, отсекли голову.
Балаганщик зазывает прохожих в ярмарочный балаган, где в клетке выставлена голова Хоакина. Мужчины решают выкрасть из балагана голову и похоронить на могиле Тересы.
Движется погребальное шествие, Трёхпалый и Рейес несут голову Мурьеты. Голова разбойника выражает сожаление, что до потомков не дойдёт вся правда о нём. Много он зла сотворил, хотя делал и добрые дела, но неизбывная тоска по убитой жене гнала его по земле, а честь его светила звездою.[2]
<span>Когда мне недавно представился случай, занимаясь одним ориенталистским
исследованием, заглянуть в "Таклинетли" - сочинение, почти неизвестное даже
в Европе (подобно "Зохару" Симона Иохаидеса), и, насколько я знаю, не
цитированное ни одним американским ученым, исключая, кажется, автора
"Достопримечательностей американской литературы" - итак, когда мне
представился случай перелистать некоторые страницы первого, весьма
любопытного сочинения, я был немало удивлен, обнаружив, что литературный мир
доныне пребывает в заблуждении относительно судьбы дочери визиря Шехерезады,
описанной в "Арабских ночах", и что приведенная там denouement [Развязка
(франц.).] не то чтобы совсем неверна, но далеко не доведена до конца.
Любознательного читателя, интересующегося подробностями этой
увлекательной темы, я вынужден отослать к самому "Таклинетли", а пока
позволю себе вкратце изложить то, что я там прочел.
Как мы помним, согласно общепринятой версии сказок, некий царь, имея
серьезные основания приревновать свою царицу, не только казнит ее, но
клянется своей бородой и пророком ежедневно брать в жены красивейшую девушку
своей страны, а на следующее утро отдавать ее в руки палача.
После того как царь уже много лет выполнял этот обет с набожностью и
аккуратностью, снискавшими ему репутацию человека праведного и разумного,
его посетил как-то под вечер (несомненно, в час молитвы) великий визирь,
чьей дочери пришла в голову некая мысль.
Ее звали Шехерезадой, а мысль состояла в том, чтобы избавить страну от
разорительного налога на красоту или погибнуть при этой попытке по примеру
всех героинь.
Вот почему, хотя год, как оказалось, не был високосным (что сделало бы
ее жертву еще похвальнее), она посылает своего отца, великого визиря,
предложить царю ее руку. Это предложение царь спешит принять (он и сам имел
подобное намерение и откладывал его со дня на день только из страха перед
визирем), но при этом очень ясно дает понять всем участникам дела, что
визирь визирем, а он, царь, отнюдь не намерен отступать от своего обета или
поступаться своими привилегиями. Поэтому, когда прекрасная Шехерезада
пожелала выйти за царя и вышла-таки, наперекор благоразумному совету отца не
делать ничего подобного, - когда она, повторяю, захотела выйти замуж и
вышла, то ее прекрасные черные глаза были открыты на все последствия такого
поступка.
Однако у этой мудрой девицы (несомненно, читавшей Макиавелли) имелся
весьма остроумный план. В брачную ночь, не помню уж под каким благовидным
предлогом, она устроила так, что ее сестра заняла ложе в достаточной
близости от ложа царственных супругов, чтобы можно было без труда
переговариваться; и незадолго до первых петухов сумела разбудить доброго
государя, своего супруга (который относился к ней ничуть не хуже из-за того,
что наутро намеревался ее удавить), итак, она сумела (хотя он благодаря
чистой совести и исправному пищеварению спал весьма крепко) разбудить его,
рассказывая сестре (разумеется, вполголоса) захватывающую историю (если не
ошибаюсь, речь там шла о крысе и черной кошке). Когда занялась заря,
оказалось, что рассказ не вполне окончен, а Шехерезада, натурально, не может</span>