Софья и Стародум
Стародум. А! ты уже здесь, друг мой сердечный!
Софья. Я вас дожидалась, дядюшка. Читала теперь книжку.
Стародум. Какую?
Софья. Французскую. Фенелона, о воспитании девиц [1].
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Софья. Ваши наставления, дядюшка, составят все мое благополучие. Дайте мне правила, которым я последовать должна. Руководствуйте сердцем моим. Оно готово вам повиноваться.
Стародум. Мне приятно расположение души твоей. С радостью подам тебе мои советы. Слушай меня с таким вниманием, с какою искренностию я говорить буду. Поближе.
Софья подвигает стул свой.
Софья. Дядюшка! Всякое слово ваше врезано будет в сердце мое.
Стародум (с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Софья. Все мое старание употреблю заслужить доброе мнение людей достойных. Да как мне избежать, чтоб те, которые увидят, как от них я удаляюсь, не стали на меня злобиться? Не можно ль, дядюшка, найти такое средство, чтоб мне никто на свете зла не пожелал?
Стародум. Дурное расположение людей, не достойных почтения, не должно быть огорчительно. Знай, что зла никогда не желают тем, кого презирают; а обыкновенно желают зла тем, кто имеет право презирать. Люди не одному богатству, не одной знатности завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.
Софья. Возможно ль, дядюшка, чтоб были в свете такие жалкие люди, в которых дурное чувство родится точно оттого, что есть в других хорошее. Добродетельный человек сжалиться должен над такими несчастными.
Стародум. Они жалки, это правда; однако для этого добродетельный человек не перестает идти своей дорогой. Подумай ты сама, какое было бы несчастье, ежели б солнце перестало светить для того, чтоб слабых глаз не ослепить.
Софья. Да скажите ж мне, пожалуйста, виноваты ли они? Всякий ли человек может быть добродетелен?
Стародум. Поверь мне, всякий найдет в себе довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, и там всего будет легче не делать того, за что б совесть угрызала.
Софья. Кто ж остережет человека, кто не допустит до того, за что после мучит его совесть?
Стародум. Кто остережет? Та же совесть. Ведай, что совесть всегда, как друг, остерегает прежде, нежели как судья наказывает.
Софья. Так поэтому надобно, чтоб всякий порочный человек был действительно презрения достоин, когда делает он дурно, знав, что делает. Надобно, чтоб душа его очень была низка, когда она не выше дурного дела.
Стародум. И надобно, чтоб разум его был не прямой разум, когда он полагает свое счастье не в том, в чем надобно.
Софья. Мне казалось, дядюшка, что все люди согласились, в чем полагать свое счастье. Знатность, богатство…
Стародум. Так, мой друг! И я согласен назвать счастливым знатного и богатого. Да сперва согласимся, кто знатен и кто богат. У меня мой расчет. Степени знатности рассчитаю я по числу дел, которые большой господин сделал для отечества, а не по числу дел, которые нахватал на себя из высокомерия; не по числу людей, которые шатаются в его передней, а по числу людей, довольных его поведением и делами. Мой знатный человек, конечно, счастлив. Богач мой тоже. По моему расчету, не тот богат, который отсчитывает деньги, чтоб прятать их в сундук, а тот, который отсчитывает у себя лишнее, чтоб помочь тому, у кого нет нужного.
Если бы ты написала вопросы было бы намного легче (просто в каждом произведении бывают разные вопросы)и чтобы не ошибиться я попробую описать смысл поэмы,поднятые проблемы...
В поэме главные герои "сильные женщины", способные принести себя в жертву тем, кого они любят. На мой взгляд это поэма эпопея своего времени!))
Мужей которых осудили и насильно увезли в Сибирь,а их жёны ехали туда добровольно. Трубецкая, своей гордостью покорила старого губернатора Иркутска, который пытался отговорить её от этого путешествия, пугая её различными трудностями
Конечно же в поэме безусловнло воплощён подвиг русских женщин, которых не могут сломить ни жизненные неудачи, ни удары судьбы. Они способны выстоять перед любыми испытаниями, и всё это они делают добровольно от души от своего чистого сердца.
Стихотворение Брюсова относится к пейзажной лирике – это ряд картин поздней осени, когда все в городе внезапно оказывается покрыто первым снегом.
Картинность, изобразительность стиха проявляется в крайне малом количестве глаголов (всего один – "горят"), множестве слов со значением цвета и света – " огни, блестки, черно-голые, озарены, лазурь, белый", а также слова, подразумевающие цветовые ассоциации – "жемчуга" и "серебро". Преобладают назывные конструкции ("Серебро, огни и блестки, - Целый мир из серебра! ; Экипажи, пешеходы, На лазури белый дым. ") и именные сказуемые, передающие не действия, а состояния: "Это – область чьей-то грезы, Это – призраки и сны!
Все предметы старой прозы Волшебством озарены ; Жизнь людей и жизнь природы Полны новым и святым".
Автор рисует преображенный мир, еще вчера неприглядный, прозаичный, обычный, а сегодня, благодаря первому снегу, ставший сказочным, волшебным произведением искусства. Мир утрачивает телесность, становясь призрачным и приближаясь к миру иному – "новому и святому".
Стихотворение, написанное четырехстопным хореем, все же не производит впечатления энергичного, напряженного ритма, которое обычно связано с этим размером. Стихотворение звучит скорее торжественно, празднично. Это – результат многочисленных пропусков ударений (пиррихиев) : в 16 строках стихотворения лишь 4 имеют все полагающиеся ударения, в 3 строках – по 2 ударения, а в 9 – по 3 ударения. При этом 1 и 3 строки первой строфы не имеют ударения на первой стопе, что замедляет темп речи, делает ее более торжественной. Стоит заметить также, что полноударные строки сконцентрированы во второй и четвертой строфах, которые говорят о призрачности, сноподобии окружающего мира, тогда как более "изобразительные", более "телесные" первая и третья строфы содержат только одну полноударную строку – "Жизнь людей и жизнь природы".
Таким образом, поэт буквально рисует обновленный и преображенный первым снегом город, рисует медленно и торжественно, давая читателю время представить себе изображдаемую картину – и тут же энергично сообщает о впечатлении, которые вызывает эта картина, сообщает собственную оценку образов.
Тема преображенного мира обычна для поэта-символиста, который видит в реальности лишь отражение лучшего и высшего мира; первый снег становится символом одухотворения мира и одновременно его развоплощения.
Стихотворение очень интересное.