Любви, надежды, тихой (прилагательное) славы
Недолго нежил (глагол) нас обман, - инверсия
Исчезли (глагол) юные (прилагательное) забавы,
Как сон, как утренний (прилагательное) туман;
Но в нас горит (глагол) еще желанье;
Под гнетом власти роковой (прилагательное)
Нетерпеливою (прилагательное) душой
Отчизны внемлем призыванье. - инверсия
Мы ждем (глагол) с томленьем упованья
Минуты вольности святой, (прилагательное)
Как ждет (глагол) любовник молодой (прилагательное)
Минуты верного (прилагательное) свиданья.
Пока свободою горим, (глагол)
Пока сердца для чести живы, (прилагательное)
Мой друг, отчизне посвятим (глагол)
Души прекрасные (прилагательное) порывы!
Товарищ, верь (глагол) : взойдет (глагол) она,
Звезда пленительного (прилагательное) счастья,
Россия вспрянет (глагол) ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут (глагол) наши имена!
Когда он отправлялся в кишиневскую ссылку, он написал его из за того что он был очень благодарен друзьям которые его начали поддерживать
Человек очень много делает для животных!Хоть это дикое животное,хоть нет...люди не остаются равнодушными и протягивают руку помощи братьям своим меньшим.Создаются различные митинги,собираются деньги и многое другое.
Ема самовластия, как и тема собственности, постоянно была в центре внимания Щедрина-писателя. И если служение призраку собственности нашло свое выражение в романе "Господа Голов левы", особенно в образе Иудушки, то служение призраку государства обрело аналогичное, классическое воплощение в "Истории одного города", где писатель нарисовал целую галерею самовластных правителей, которую завершает зловеще монументальная фигура Угрюм-Бурчеева.
"История одного города" — история угнетения народа и решительное осуждение безропотного смирения, которое и сделало возможным существование насквозь прогнившего реакционного строя.
"История одного города" написана от имени глуповских летописцев, запечатлевших важнейшие деяния глуповских градоначальников с 1731 по 1825 год. Сам автор объявляет себя издателем найденной им в глуповском городском архиве объемистой тетради, поясняя и комментируя которую, становится в позу мнимого простодушия, что позволило ему выразить самые смелые мысли под видом наивных рассуждений недалекого провинциального архивариуса.
Хронологические рамки повествования достаточно услов ны. Сам автор вольно обращается с ними. Он то высмеивает монархическую легенду о призвании варягов, тем самым относя действие повествования к далеким временам основания Русского государства, то переносится к современным ему событиям.
В "Описи градоначальников, в разное время в город Глупов от российского правительства поставленных" подчеркнуты такие свойства этих градоначальников, кото-•рые роднят их с реальными фигурами. Шаржированные, доведенные до гротеска образы щедринских администраторов воплощали черты современных автору исторических лиц. О статском советнике Грустилове, например, сказано: "Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил пить чай в городской роще, и не мог без слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году". Эта биографическая справка завершена кратким замечанием: "Дань с откупа возвысил до пяти тысяч рублей в год". Можно говорить об императоре Александре I как историческом прототипе Грустилова. Но Грустилов в такой же мере злая насмешка над правлением Александра II.
Ограниченность и тупоумие начальства разливается в "Истории одного города" таким широким потоком, что на этом фоне выглядит достоверно совершенно фантастический гротеск, когда градоначальником впопыхах был назначен Де-ментий Варламович Брудастый, в черепную коробку которого был вмонтирован несложный механизм, способный выкрикивать два слова: "не потерплю" и "разорю". Однако это примитивное устройство не помешало органчику исправно исполнять главную обязанность: "привести в порядок недоимки, запущенные его предшественником".
Изобразив все стадии глуповского распутства, Щедрин показывает, как аппарат самодержавной власти все более тупеет и разлагается. И как результат — вырождается в некое чудовище, сосредоточившее остатки своих сил, чтобы погубить народ.
Последний правитель, Угрюм-Бурчеев, "принадлежал к числу самых фантастических нивеляторов.. . Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть в нее весь видимый и невидимый мир, и при этом с таким непременным расчетом, чтобы нельзя было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо". Весь мир представлялся ему образцовой казармой. Чтобы достичь такого образца, он задумал не только остановить ход истории, но повернуть его назад.
<span>Угрюм-Бурчеев — это монументальный гротескно-сатирический образ, представляющий собой сочетание самых отвратительных, враждебных человеку качеств. Это человекоподобный истукан "с каким-то деревянным лицом", который "всякое естество в себе победил", для которого характерно "умственное окаменение". Это "со всех сторон, наглухо закупоренное существо", которому чужды любые "естественные проявления человеческой природы" и которое действует "с регулярностью самого отчетливого механизма".</span>
Жизнь Жуковского, как частного и государственного человека ( он был воспитателем наследника престола Александра 2), неотделима от его жизни в литературе. Однажды Жуковский сказал: « Жизнь и поэзия одно». Жизнь, по убеждению Жуковского, едина, но разделяется на земную и небесную. Одна – истинно прекрасная, гармоничная, а другая – переходящая и грешная. Чтобы войти в небесную, нужно очиститься от греха, для этого человеку посланы страдания и испытания. По Жуковскому, страдание – это благо, посланное для очищения. Поэзия – это мост среди двух миров. Творческим сосредоточием поэзии на земле является творец, наделённый узнавать прекрасное в земном. Его сущность предопределена и если бы он даже хотел освободиться от неё, он не способен избежать самого себя.
