<span>Неизвестно, каким образом в департаменте все вдруг узнали, что у Акакия Акакиевича новая шинель и что уже капота более не существует. Все в ту же минуту выбежали в швейцарскую смотреть новую шинель Акакия Акакиевича. Начали поздравлять его, приветствовать, так что тот сначала только улыбался, а потом сделалось ему даже стыдно. Когда же все, приступив к нему, стали говорить, что нужно вспрыснуть новую шинель и что, по крайней мере, он должен задать им всем вечер, Акакий Акакиевич потерялся совершенно, не знал, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться. Он уже минут через несколько, весь закрасневшись, начал было уверять довольно простодушно, что это совсем не новая шинель, что это так, что это старая шинель. Наконец один из чиновников, какой-то даже помощник столоначальника, вероятно для того, чтобы показать, что он ничуть не гордец и знается даже с низшими себя, сказал: «Так и быть, я вместо Акакия Акакиевича даю вечер и прошу ко мне сегодня на чай: я же, как нарочно, сегодня именинник». Чиновники, натурально, тут же поздравили помощника столоначальника и приняли с охотою предложение.
</span><span>Он остановился весьма неловко среди комнаты, ища и стараясь придумать, что ему сделать. Но его уже заметили, приняли с криком, и все пошли тот же час в переднюю и вновь осмотрели его шинель. Акакий Акакиевич хотя было отчасти и сконфузился, но, будучи человеком чистосердечным, не мог не порадоваться, видя, как все похвалили шинель. Потом, разумеется, все бросили и его и шинель и обратились, как водится, к столам, назначенным для виста. Все это: шум, говор и толпа людей, — все это было как-то чудно Акакию Акакиевичу. Он просто не знал, как ему быть, куда деть руки, ноги и всю фигуру свою; наконец подсел он к игравшим, смотрел в карты, засматривал тому и другому в лица и чрез несколько времени начал зевать, чувствовать, что скучно, тем более что уж давно наступило то время, в которое он, по обыкновению, ложился спать. Он хотел проститься с хозяином, но его не пустили, говоря, что непременно надо выпить в честь обновки по бокалу шампанского. Через час подали ужин, состоявший из винегрета, холодной телятины, паштета, кондитерских пирожков и шампанского. Акакия Акакиевича заставили выпить два бокала, посла которых он почувствовал, что в комнате сделалось веселее
</span>
Андрей Гаврилович Дубровский был другом-соседом старинного русского барина по имени Кирила Петрович Троекуров. Но Троекуров был намного богаче. А у А. Г. Дубровского была деревня Кистенёвка.
У Троекурова были гости, в том числе, и А. Г. Дубровский. Троекуров повёл всех показывать свою шикарную псарню.
Слово за слово - из-за этих собак они и поссорились. Один другому сказал такое, что тот обиделся.
Помню, учительница у нас на уроке спросила, а как бы мы поступили, если бы мы там были и наш друг бы так сказал. Один мальчик в нашем 5-м классе ответил: "Я тогда больше не стал бы дружить с таким другом".
Я много лет назад читала. Точно уже не помню, но по-моему что-то вроде: "Мои собаки живут лучше, чем твои люди... " Вроде так сказал Троекуров Дубровскому-старшему. Тот обиделся и вскоре заболел и умер.
Так что перечитай, пожалуйста, Настя, хотя бы эту сцену на псарне, там всё будет понятно.
А Кистенёвку Троекуров у Дубровского-старшего после этого отобрал. Последнее отобрал. Хотя и у самого было всего хоть отбавляй.
И меч, и щит не подведут,
И конь подкован в срок,
<span>И пусть </span>соперник<span> духом крут,</span>
Мы вражеский сомнем редут,
И двинем на восток.
Впитает кровь тяжелый снег
Весеннего холста,
Здесь недруг свой закончит бег,
И не поднимет больше век -
Последняя верста…
Заполыхал закатом день,
Я разожгу костер,
Кремень ударю о кремень,
Ослаблю на груди ремень,
Усну у вечных гор.
А завтра новая глава –
ЕГЭ в лицее ждет
И надо подобрать слова,
Чтоб не слетела голова,
Ведь я не идиот.
И синус с тангенсом падут,
И феодальный строй,
И пусть «английский» духом крут,
Я нужный подберу маршрут,
<span>Есть «шпоры» за спиной…</span>