Вбей в поисковике "Лицензии на книги/Фильмы" только смотрю хороших оценщиков!
<span>Детство — Что может быть интереснее и прекраснее открытия мира детскими глазами? Именно они всегда широко открыты, очень внимательны и на редкость проницательны. Поэтому Лев Толстой взглянул вокруг глазами маленького дворянина Николеньки Иртеньева и еще раз показал чистоту и низменность чувств, искренность и ложь, красоту и уродство...</span>
СТАРЫЙ УЛИЧНЫЙ ФОНАРЬ
<span> Слыхали вы историю про старый уличный фонарь? Она не то чтобы так уж занятна, но послушать ее разок не мешает. Так вот, жил-был этакий поч- тенный старый уличный фонарь; он честно служил много-много лет и наконец должен был выйти в отставку. </span>
<span> Последний вечер висел фонарь на своем столбе, освещая улицу, и на ду- ше у него было как у старой балерины, которая в последний раз выступает на сцене и знает, что завтра будет всеми забыта в своей каморке. </span>
<span> Завтрашний день страшил старого служаку: он должен был впервые явиться в ратушу и предстать перед "тридцатью шестью отцами города", ко- торые решат, годен он еще к службе или нет. Возможно, его еще отправят освещать какой-нибудь мост или пошлют в провинцию на какую-нибудь фабри- ку, а возможно, просто сдадут в переплавку, и тогда из него может полу- читься что угодно. И вот его мучила мысль: сохранит ли он воспоминание о том, что был когда-то уличным фонарем. Так или иначе, он знал, что ему в любом случае придется расстаться с ночным сторожем и его женой, которые стали для него все равно что родная семья. Оба они - и фонарь и сторож - поступили на службу одновременно. Жена сторожа тогда высоко метила и, проходя мимо фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, а днем никогда. В последние же годы, когда все трое - и сторож, и его жена, и фонарь - состарились, она тоже стала ухаживать за фонарем, чистить лампу и наливать в нее ворвань. Честные люди были эти старики, ни разу не об- делили фонарь ни на капельку. </span>
<span> </span>
Широкая излучина реки.
Знакомый полуостров с деревушкой.
В крутом изгибе cылвенской дуги
Друг к другу жмутся вётлы и избушки.
Величием стихии древних скал
Искусно огранён высокий берег.
К седым годам обрёл покой Урал.
По склонам – словно свечи, тонкий вереск,
Густые, в пояс, травы и цветы,
И заросли дурманящей клубники,
Стогами сено на лугах. Черты
Земли обжитой, но извечно дикой.
Увенчана крестом макушка гор.
Следы времён – остатки городища.
Вокруг – само величество простор,
Ему осанну ветер воли свищет.
Уходит в даль, меняя цвет, вода.
Леса смыкают цепью расстоянья.
И за грядою тянется гряда
Холмов, теряя чёткость очертаний.
А на воде гнездятся острова,
Изрезали их узкие протоки,
Изящной длинной цапли голова
Видна над камышами и осокой.
Безмерен мир людей в таких краях.
Живут они сурово век от века –
Молитва, труд, любовь и кров, семья,
Несуетно, достойно человека.
Живут в согласье с Богом и собой
Своей особой, праведною жизнью.
Родимый край. Клочок Земли святой.
Приют души с названием Отчизна.
*Сылва – приток реки Чусовая
<span>на Западном Урале</span>