<span> Песок и галька и еще две тысячи травинок-ворсинок в твоих глазах раскинулись передо мной, как два глаза во время дождя.</span>
<span> - Полная лужа, - улыбнулась она, усаживаясь напротив.</span>
<span> Да, любовь удивляет, как, впрочем, и любая безделица, но обидно, что она удивляет ту, в чьем классе учится девочка...</span>
<span> - Помнишь, ты говорила о мальчике Максе, который учится в твоем классе.</span>
<span> - О, этот безумец! Сегодня он выступал как клоун в цирке.</span>
<span> - Иди спать, иди спать, - я подсел на краешек стула, отодвигая то, что еще осталось от моей возлюбленной, на другой краешек, на краешек амфоры - в самый угол. Чтобы, когда она заснет, укрыть ее срам свисающим краем простыни, давая свету возможность проникнуть в самый угол, давая ей возможность слиться со своей тенью-простыней. Полная лужа. Чтобы, когда она проснется, ее тапочки и сплетенные узлом руки находились совсем рядом, в светлом углу под кроватью, находились на расстоянии вытянутых рук. Чтобы, когда она облачится в тапочки и руки с намерением выкинуть мусорное ведро, она вскрикнула и уронила руки... Ибо сейчас мои руки судорожно комкают и выкидывают в мусорную корзину одну тетрадь за другой, ища тетрадь безумного Макса, чтобы осталось только две тетради, два человека. Чтобы завтра еще раз любовь удивила ее, приучая не удивляться. Вот она.</span>
<span> Вот она, открытая тетрадь безумного Макса, как мои открытые глаза на фоне твоих закрытых глаз. Осень и ночь.</span>
