Попрыгунья Стрекоза Лето красное пропела....
Нет, Стрекоза, конечно, не соловей, какие уж от нее песни. Но она умела так трогательно потрепетать где надо крылышками и так тихонько и интимно напищать кое-что кое-кому на ушко, что ее все привыкли считать общественной деятельницей. И в самом деле, разве это не общественная деятельность — разносить по тихим заводям если не песни, так басни. Букашки с трепетом внимали Стрекозе, сверчки, даже самые певчие, смотрели на нее снизу вверх, солидные жуки прислушивались к ее мнению и важно шевелили усами, а это уже вызывало всеобщее к ней почтение. В общем, лето красное она, так сказать, пропела.
Но даже самое красное и удачно пропетое лето сменяется, к сожалению, осенним ненастьем, а там и зима катит в глаза. Помертвело чисто поле, как сказал И. А. Крылов.
Чисто поле бог с ним, Стрекозе его не пахать, у нее совсем иное поле деятельности. Худо, что с возрастом уж не так энергично трепещут крылышки, голос стал хриповат, сверчки от рук, от лапок отбиваются и, что всего обиднее, жукам местного значения поднадоело ее жужжание: Пока еще слушают, но уж и усом не поведут. Разве можно заниматься общественной деятельностью в такой прохладной атмосфере!
Приуныла Стрекоза. Потащилась в райсобес. И надобно ж беде случиться: повстречала тут знакомого Муравья. Хотела мимо порхнуть, будто не заметила, а он обрадовался, нахал такой, лапку протягивает:
— Привет, Стрекозушка! Что, и тебя холода загнали сюда? Вот и дожили мы с тобой до пенсии по старости...
— Фи, что за намеки даме цветущего возраста!
— Да я не в обиду. А к тому, что вот я всю жизнь в муравейнике трудился в поте лица, зато и пенсию насчитали максимальную. Говорил тебе еще весной: устраивайся, Стрекоза, на работу, трудись. Но ты лето красное пропела, и выйдет тебе пенсия с кузнечиковый носик...
Стрекоза надменно вскинула головку, глаза ее блеснули ехидным вдохновением, как, бывало, в прежние погожие дни.
— Ты там вкалывал? Ха-ха! А моя пенсия персональная, больше твоей: я все лето числилась рабочей пчелой четвертого разряда. Надо уметь жужжать, эх ты, козявка!
Мораль сей басни: давайте на всякий случай уважать бездельников — неизвестно ведь, какой у них чин по штатному расписанию.
Краткое..немогу придумать а так вот:
Дарья Вильке написала по-настоящему летнюю книгу. Посёлок с водокачкой и дубом на главной улице, лес, поле с маленькими стогами, пруд с зелёной водой и зарослями орешника вдоль берега или даже болото, в котором живут загадочные «они»… Всё это в распоряжении героев восьми рассказов и одной повести — до тех пор, пока не кончатся летние каникулы.
Родители приезжают только на выходные, бабушка ждёт дома к вечеру — самое важное в рассказах происходит без взрослых запретов и взрослых суждений. Бо́льшую часть времени Пашка, Симка, Полинка, сестра-Ася и я (имя рассказчицы нигде не называется) носятся маленькой стаей по округе. Так, однажды они нашли деда Митьку («Занавешенное окно»), отворив дверь заброшенного Дома. Посмотрите, как замечательно:«внутри Дома жила древняя полутьма — в ней тонули контуры дверей, ржавого верстака и железных мисок, сложенных грязной горкой у входа. Вдали, в глубине комнат, жёлтой точкой горела свеча. Полутьма сначала затопала, зашебуршилась и вышла к полоске света большим ежом». За ежом, щурясь на свет, вышел дед. Деда звали Митька, он оказался ветераном, угощал сгущёнкой, вырезал и дарил свистульки, рассказывал про войну. Рядом с ним в заброшенном Доме было уютно и не боязно леса за стеной. Потом бабушка узнала про Митьку: «…старый бомж, а вдруг он больной, вдруг преступник». И его прогнали.
Рассказы «частично автобиографические». Понять это можно и без подсказки автора, из одного только текста. Во-первых, они волнующе правдивы, и их «настоящесть» читается даже сквозь несколько утрированные образы и описания. Во-вторых, несмотря на то что повествование ведётся от лица девочки (и иногда события описываются нарочито наивно), в них есть одна черта, в целом присущая жанру воспоминаний о детстве — «взрослое» осмысление ситуации, выраженное как в подробном описании — смаковании — переживаний подростка, так и в самом отборе сюжетов. В рассказах будет много грустного и стыдного. И даже герой, для которого шёл грибной дождь, героем быть перестанет. Однако ни одно из этих событий не идёт ни в какое сравнение с тем, что предстоит пережить персонажам повести «Тысяча лиц тишины».
Ринка, главная героиня повести, по-видимому, чуть младше ребят из рассказов. Для неё очень важны бабушка и дедушка — замечательные чудаки (в противоположность окружающим бесчувственным занудам): они всегда рядом, всё знают и всё умеют, кажутся волшебниками — с ними девочка чувствует себя в безопасности. Пасторальные картины дачной жизни, нежность отношений бабушки, дедушки и внучки, описанные языком, порой немного утомляющим избыточностью и сладостью сравнений, являются основным материалом повествования. На этом фоне многочисленные несчастья, обрушенные автором на головы героев, смотрятся особенно впечатляюще: сама Ринка глухая, её друг, Рудик, «типтого», почти слепой, у Женькиного брата — детский церебральный паралич, бабушка поранила ногу и чуть не умерла, а у деда Толика обнаружили рак. Кое-что из этого, может быть, и оправдано темой повести, но едва ли, говоря о взрослении, так уж необходимо коллекционировать все эти страшные диагнозы, собранные как будто для пущего эффекта. Чрезмерное неблагополучие, равно как и чрезмерная прелесть, явно мешают воспринимать всё то верное-глубокое-тонкое, что в этой летней книге, кажется, действительно есть.
И
Я думаю, так:
Грин потратил ОЧЕНЬ много денег на них, для воплощения чужой мечты, это ода из важнейших идей рассказа (если не самая важная).
