"Лицо Ноздрева, верно, уже сколько-нибудь знакомо читателю. Таких людей приходилось всякому встречать не мало. Они называются разбитными малыми, слывут еще в детстве и в школе за хороших товарищей и при всем том бывают весьма больно поколачиваемы. В их лицах всегда видно что-то открытое, прямое, удалое. Они скоро знакомятся, и не успеешь оглянуться, как уже говорят тебе: ты. Дружбу заведут, кажется, навек; но всегда почти так случается, что подружившийся подерется с ними того же вечера на дружеской пирушке. Они всегда говоруны, кутилы, лихачи, народ видный. Ноздрев в тридцать пять лет был таков же совершенно, каким был в осьмнадцать и в двадцать: охотник погулять. Женитьба его ничуть не переменила, тем более что жена скоро отправилась на тот свет, оставивши двух ребятишек, которые решительно были ему не нужны. За детьми, однако ж, присматривала смазливая нянька. Дома он больше дня никак не мог усидеть. Чуткой нос его слышал за несколько десятков верст, где была ярмарка со всякими съездами и балами; он уж в одно мгновенье ока был там, спорил и заводил сумятицу за зеленым столом, ибо имел, подобно всем таковым, страстишку к картишкам. В картишки, как мы уже видели из первой главы, играл он не совсем безгрешно и чисто, зная много разных передержек и других тонкостей, и потому игра весьма часто оканчивалась другою игрою: или поколачивали его сапогами, или же задавали передержку его густым и очень хорошим бакенбардам, так что возвращался домой он иногда с одной только бакенбардой, и то довольно жидкой. Но здоровые и полные щеки его так хорошо были сотворены и вмещали в себе столько растительной силы, что бакенбарды скоро вырастали вновь, еще даже лучше прежних. И, что всего страннее, что может только на одной Руси случиться, он чрез несколько времени уже встречался опять с теми приятелями, которые его тузили, и встречался как ни в чем не бывало, и он, как говорится, ничего, и они ничего.<span> Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. Какая-нибудь история непременно происходила: или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели. Если же этого не случится, то всё-таки что-нибудь да будет такое, чего с другим никак не будет: или нарежется в буфете таким образом, что только смеется, или проврется самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно. И наврет совершенно без всякой нужды: вдруг расскажет, что у него была лошадь какой-нибудь голубой или розовой шерсти и тому подобную чепуху, так что слушающие наконец все отходят, произнесши: "Ну, брат, ты, кажется, уж начал пули лить". Есть люди, имеющие страстишку нагадить ближнему, иногда вовсе без всякой причины. Иной, например, даже человек в чинах, с благородною наружностью, со звездой на груди, будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами и нагадит вам. И нагадит так, как простой коллежский регистратор, а вовсе не так, как человек со звездой на груди, разговаривающий о предметах высоких и предметах, вызывающих на размышление; так что стоишь только да дивишься, пожимая плечами, да и ничего более. Такую же странную страсть имел и Ноздрев. Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всех насаливал: распускал небылицу, глупее которой трудно выдумать, расстроивал свадьбу, торговую сделку и вовсе не почитал себя вашим неприятелем; напротив, если случай приводил его опять встретиться с вами, он обходился вновь по-дружески и даже говорил: "Ведь ты такой подлец, никогда ко мне не заедешь". Ноздрев во многих отношениях был многосторонний человек, то-есть человек на все руки. </span>
Рассказ для детей из цикла
"Лёля и Минька".
Смешной рассказ о маленьких детях - проказниках и больших выдумщиках.
<span>Выдуманная в детстве "находка"для прохожих (обман)обернулась встречей с подобной шалостью уже в зрелые годы."Находка"повторилась.</span>
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был
Иван-царевич. Долго жил, не тужил, да только услышал он про чудо-рыбу. Сказывают,
будто рыба эта такая огромная, что умещается на ней целая деревня. Интересно
стало Ивану-царевичу, простился он с матушкой и батюшкой, сел на доброго коня,
да и отправился в путь. Долго ли, коротко ли скакал Иван, да прискакал он к
самому синему морю. Море расстилается перед ним вдаль, гладкое прегладкое, как
волшебное зеркальце, которое у Василисы Премудрой есть. Залюбовался Иван, да
только чудо-рыбы не видно было. Опечалился Царевич, думал, обманули его, хотел
было назад повернуть, да увидел мужичка. Окликнул его Иван-царевич, да и
спрашивает: ”Так и так, дескать, есть ли тут рыба огромная, на которой деревня
есть целая?” А мужичок отвечает: “Бывает тут такая, вот только сейчас рыба в
бескрайний океан ушла – кормиться. Вишь, море спокойно. А вот забурлит синее
море, поднимутся волны, знай – плывёт огромная рыба”. Послушался Иван-царевич и
стал ждать. Ждал он, ждал, да только рыба не показывается никак. Опечалился
Царевич, думал, обманул его мужичок, только уходить собрался, как вдруг
забурлило море синее, поднялись волны могучие – быстро, как вихрь плывёт
чудо-рыба. Успокоилось море, улеглись волны – приплыла рыба на своё место. Как
увидел Иван-царевич чудо-рыбу, чуть с коня не упал. Огромна та рыба, так
огромна, что на ней целая деревня есть. И храм, и поля, и дома. Вон на поляне красны
девицы хоровод водят, по дороге телега едет, на хвосте чудо-рыбы горы высокие,
а на плавнике лес дремучий. Подивился Иван-царевич, да и поехал домой. Долго
ли, коротко ли ехал, да только встречали его матушка с батюшкой, слушали
истории его, да дивились чудо-рыбе.